ХОЖДЕНИЕ ПО МУ...

...В начале 1951-52 уч. года директором Кишинёвского детского дома назначили требовательную, но добрейшую женщину средних лет. Она сразу заметила моё усердие на хоровых репетициях, не раз видела меня у старенькой радиотарелки во время трансляции музыки, слышала, как я тихонько напеваю мелодии из этих передач, почему-то решила, что это и есть «музыкальные способности», и меня, переростка без музыкальной подготовки, повели в Среднюю Специальную Музыкальную школу-интернат при Кишинёвской консерватории для проверки моих музыкальных способностей...

Видит Бог, - это был мой день, один из тех, которые бывают раз в жизни. Так получилось, что в этот момент директор ССМШ Георгий Фёдорович Борщ изучал полученное утром Распоряжение Министра культуры об открытии в ней двух новых отделений - теоретико-композиторского и народных инструментов. Выслушав речь моего сопровождающего, он внимательно посмотрел на меня, потом на министерское письмо, потом снова на меня (позднее, по его словам, он тогда подумал, что министерское Распоряжение и моё появление в его кабинете звенья одной цепи) и приказал назначить экспертную комиссию для независимого тестирования моих способностей - всё же это происходило не в обычной средней школе, а в Средней Специальной музыкальной школе для особо одарённых детей! Поэтому меня тестировали очень долго, тщательно и придирчиво, после чего председатель экспертной комиссии бодро доложил: «А у нас будет ещё один Серёжа! Отличные данные! И красивый голос, - у нас таких нет!»

Справка. «Серёжа» - Сергей Лункевич, выпускник ССМШ 1951 года, скрипач-виртуоз, будущий солист и Художественный руководитель знаменитого ансамбля «Флуераш», народный артист СССР. В 2003 году его имя было присвоено Молдавской филармонии.

...И меня, вопреки всем инструкциям, зачислили в 7-й класс сразу на оба отделения с обучением игры на баяне (не на скрипке же!), с условием, что к концу уч. года я догоню своих одноклассников. Если смогу... Задача, согласитесь, архисложная. В ССМШ было всего 11 классов (без параллельных). Предметы общего цикла вели по программе обычной СШ, а музыкально-теоретические дисциплины в старших классах по консерваторской программе. Наставниками у нас были прекрасные специалисты. У меня обнаружили ладогармонический слух. Я подбирал на слух мелодии с аккомпанементом, а если такового не было, сочинял свой аккомпанемент с адекватной гармонией (поэтому мне одному, в виде исключения, разрешали работать летом в пионерских лагерях в должности музрука-баяниста). Я как бы «видел на слух» звуки в любых комбинациях, писал четырёхголосные диктанты с транспортом в другую тональность, сочинял к задачам по гармонии свои мелодии, и мне это очень нравилось... Предметы общего цикла давались мне легко, особенно точные науки, но очень не любил я писать сочинения по литературе типа «Герцен зажёг», «Грибоедов обнажил», «Добролюбов заклеймил»... Благо, писал я грамотно. А однажды моё сочинение на свободную тему заняло первое место в городе, и его читали вслух во всех СШ...

Отличники старших классов получали стипендию. По субботам к нам приезжала кинопередвижка с научно-популярными и музыкальными фильмами... Приказом по Министерству культуры Молдавии нам разрешалось бесплатно посещать репетиции и концерты в филармонии. Девочки в таких случаях садились вокруг меня, чтобы слышать мой шёпот о том, что сейчас происходит в оркестре. Когда мы впервые слушали 27-ю симфонию Н.Я.Мясковского, нас поразила сказочно красивая тема на каком-то неизвестном нам инструменте. Одноклассницы посмотрели на меня, и я, не задумываясь, храбро выпалил - «английский рожок», ориентируясь по тембру гобоя...

Мы много читали, я был записан в трёх библиотеках и в читальном зале с наушниками для слушания музыки. Но было ещё одно, тайное увлечение - спортивное плавание. В августе 1953 г. меня приняли в команду «Локомотив». Крытых бассейнов тогда ещё не было, и поэтому в осенне-зимний период мы тренировались в спортзале. Я выбрал штангу и бокс (потом пригодилось), а в сентябре 1955 года выполнил мастерский норматив на дистанции сто метров стилем брасс - уже тогда плавание стали называть «спортом молодых».

ССМШ была по сути классическим музыкальным колледжем. Здесь я накопил добротный багаж музыкально-теоретических знаний, в 1955 году окончил её с отличием, и был принят в консерваторию как баянист. Почему не на кафедру теории и композиции?.. Дело в том, что на этой кафедре было два педагога по композиции. Старейший из них, Семён Владимирович Златов, выпускник 1916 года Императорской Санкт-Петербургской консерватории, перед приёмными экзаменами вдруг попросил освободить его от часов по композиции в связи с ухудшением состояния здоровья и оставить для него лишь часы по оркестровке. Передвигался он уже с трудом и приходил на работу пораньше, чтобы немного отдохнуть перед лекцией. Однажды я пришёл в аудиторию ещё раньше и так увлёкся импровизацией на фортепьяно, что не заметил, как он вошёл в класс и тихонько устроился в своём кресле. Вдруг слышу: «Нравится?..» Повернувшись, я чуть не свалился со стула, но, увидев добрые глаза маэстро, выпалил - «Очень!..» Он помолчал, потом встал и медленно вышел. Вернулся он через полчаса и сказал, что с оркестровкой у меня всё в порядке, поэтому меня зачислили в его класс по композиции и разрешили приходить на эти занятия к нему домой. Сокурсники уставились на меня, а самый настырный из них тут же захотел получить такой же подарок судьбы и потребовал, чтобы я замолвил о нём словечко моему знаменитому мэтру. Но я пояснил, что эти вопросы решает только проректор по науке, и послал его на… второй этаж. Не мешкая, мой нетерпеливый оппонент влетел в кабинет проректора на втором этаже и ещё с порога начал возмущаться, почему не выбрали его, но был выставлен за дверь. Очень уж не любила она, когда кто-то возникал на её пути.

Справка. В кулуарах эту крупногабаритную женщину называли не иначе, как «проректорша».
Не будем и мы нарушать эту традицию…

...Позднее Семён Владимирович рассекретил подробности своего визита в «кабинет по науке»...
Проректорша встретила маститого композитора с должным почтением, но, услышав ходатайство о зачислении меня в его класс по композиции, резко сменила тон и стала перечислять препятствия типа «План набора абитуриентов выполнен», «Бюджет свёрстан» etc. Но многоопытный маэстро, несмотря на свой преклонный возраст, заметил, что по этому вопросу будет вынужден обратиться в высшие инстанции. После этого лицо, ответственное в консерватории за подготовку молодых талантливых теоретиков, музыковедов и композиторов для нужд республики,- моментально уладило все большие и маленькие формальности, о которых только что напевало ему всяческие байки...

...Счастливые годы общения с Семёном Владимировичем Златовым, с сентября 1955 года до его кончины в октябре 1969 года, навсегда останутся в моей памяти... Чёткого расписания занятий у нас не было. Маэстро назначал мне время, и наша экскурсия в Царство Музыки могла длиться два, три часа, а то и более. Бесконечно добрый человек, с ясным умом, тонким юмором и обширной памятью, он был достойным продолжателем лучших традиций знаменитой композиторской школы Северной столицы. Хочу отметить его огромный практический опыт работы с оркестром, филигранную конструкцию сочинений, оригинальные оркестровки, а на десерт - рассказы о выдающихся деятелях культуры того времени, или малоизвестные эпизоды из личной жизни некоторых особ царствующего дома. Было заметно, как в тёплой непринуждённой обстановке Семёну Владимировичу было приятно вновь окунуться в свои воспоминания. Ему я обязан всем, что касалось оркестровых партитур, работы с оркестром, и ещё многому...

…Провожать Семёна Владимировича в последний путь на Армянское кладбище пришло много народа. Первым прощальную речь произнёс председатель Союза композиторов Молдавии Василий Георгиевич Загорский. Потом дали слово мне - как его ученику. О неоценимом вкладе С.В.Златова в академическую и народную музыку Молдавии кратко напомнил художественный руководитель и главный дирижёр симфонического оркестра Кишинёвской филармонии народный артист СССР, депутат Верховного Совета СССР Тимофей Иванович Гуртовой. Но самым трогательным моментом прощания с С.В.Златовым запомнилось исполнение его знаменитой «Бокэняски» малым составом симфонического оркестра под управлением Т.И.Гуртового…

...В конце 40-х годов профессиональный уровень абитуриентов, поступавших в Кишинёвскую консерваторию со всех концов страны, желал много лучшего, а их количество частенько не достигало планового уровня. В таких случаях на первый курс принимали абитуриентов даже без документов о среднем образовании, но строго обязывали их поступить в вечерние школы, чтобы в отделе кадров появились на них хотя бы школьные аттестаты зрелости. Не удивительно, что таких «вундеров» приходилось тащить к диплому о высшем образовании буквально за шиворот. Были случаи, когда самым слабым баянистам, ради выполнения плана выпуска, позволяли исполнить на гос. экзамене две-три патриотические песни в лёгком переложении для баяна и столько же народных мелодий с лёгкими вариациями. И лишь позднее в Кишинёвскую консерваторию стали поступать более подготовленные баянисты из музыкальных училищ...

Не легче было и с педагогами... Среди них были такие, кто не успел защитить свой диплом из-за начавшейся войны, но они добились разрешения завершить своё образование без отрыва от работы и достойно справились с этой задачей. Честь им и хвала. Остальных выбирали из своих выпускников.

Моими главными наставниками в Кишинёвской консерватории стали:
Семён Владимирович Златов (1893 - 1969), ученик А.К.Глазунова, композитор и дирижёр;
Чернятинский Николай Николаевич (1897 - 1961), в прошлом главный дирижёр Одесского оперного театра;
Фоломкин Иван Иванович - баянист-виртуоз, эрудит, интеллигент и прекрасный педагог, один из первых выпускников ГМПИ имени Гнесиных.

Н.Н.Чернятинский поднял уровень студенческого симфонического оркестра консерватории на небывалую высоту. Репертуар оркестра пополнился шедеврами мировой музыки, и вскоре этот коллектив стал выступать в ответственных концертах, посвящённых важнейшим событиям в стране. Более того, Николай Николаевич взял в свой класс по дирижированию одного студента со второго курса и меня, 17-летнего первокурсника. В Министерстве культуры позднее стали готовить на меня документы на стажировку в Большой театр СССР по оперно-симфоническому дирижированию, но к тому времени в Управлении кадров начались кадровые пертурбации, и этот проект был заморожен...

...С Иваном Ивановичем Фоломкиным у нас сложились прекрасные отношения. Он взял курс на классическую и современную музыку, не забывая о совершенствовании других компонентов музыканта-исполнителя. Благодаря ему я уже во втором семестре начал выступать перед публикой. После одного из концертов ко мне подошёл признанный лидер кишинёвских баянистов студент 4-го курса Дмитрий Матюшков и сказал несколько добрых слов. Оценку авторитетного баяниста я воспринял как доброе напутствие. Вскоре он перевёлся в Ленинградскую консерваторию, а через год был принят на кафедру народных инструментов как педагог. Вернулся в Москву И.И.Фоломкин. Позднее, уже во время обучения в исполнительской аспирантуре ГМПИ им. Гнесиных, я навестил его в г. Химки. К сожалению, потом связь с ним прервалась. Буду признателен всем, кто сообщит мне о судьбе этого замечательного человека.

…В первые послевоенные годы советские баянисты занимались на серийных баянах местного производства, о качестве которых говорит остроумно придуманное кем-то название «скворечники». Здание Кишинёвской консерватории и учебные классы в цокольном этаже не закрывались в моё время круглые сутки (сейчас в это трудно поверить!), поэтому баянисты занимались там самоподготовкой по вечерам, нередко и за полночь.

В конце коридора была инструментальная мастерская, в которой властвовал великолепный мастер по ремонту и настройке и занимательный собеседник Сергей Андреевич Пахомов. Так получилось, что во время своих перерывов я частенько посещал этот уютный уголок. Слушая его захватывающие рассказы, я понемногу начал выполнять лёгкие операции по ремонту и регулировке механизма фортепиано. Заметив моё старание, он постепенно стал доверять мне уже более сложные операции, результаты которых оценивал весьма одобрительно. Со временем, я освоил основные секреты этого процесса, и кто бы мог подумать, что это когда-нибудь мне пригодится!..

Второй визит - к Серёже Лункевичу вверх по аварийной лестнице к верхней площадке с шикарной акустикой. Устроившись на ступеньках ниже, я наслаждался чарующими звуками его скрипки (в тот момент он работал над «Perpetuum mobile» Н.Паганини и «Рондо-каприччиозо» К.Сен-Санса). Вскоре он привык ко мне и даже спрашивал иногда, как у него звучит то или иное место в этих произведениях. Любопытство моё подогревалось ещё и тем, что я тоже тогда работал над этими произведениями. Однажды и он спустился ко мне со своих высот. Выслушав обе пьесы в моём исполнении на баяне, он спросил, где я учился раньше. Мой ответ его изумил: «А почему тебя не помню?..» Я пояснил: «Ты окончил ССМШ в июне 1951 года, а меня приняли в сентябре». Он воскликнул: «А!.. Так это о тебе мне тогда рассказывали?!. Молодец!..»

…Последний вечерний визит - в концертный зал консерватории. Вхожу, поднимаюсь на сцену, включаю дежурный свет, сажусь за новенький рояль «Эстония», очаровавший меня своим глубоким бархатным звуком, и погружаюсь в сказочный мир свободной импровизации. Ухожу уже за полночь, ласково прощаясь с красавицей «Эстонией»...

...Мой консерваторский выпуск проходил в два этапа.
На экзамене по дирижированию и одновременно по композиции студенческий оркестр исполнил под моим управлением Увертюру к опере В.Моцарта «Похищение из сераля», «Адажио» из оперы «Арлезианка» Ж.Бизе и мою Балетную сюиту «Блестящий дивертисмент».
Потом я исполнил на баяне Токкату и фугу d-moll И.С.Баха, Концерт для баяна f-moll К.Мяскова (клавир), «Кампанеллу» Н.Паганини - Ф.Лист, «Музыкальный момент» h-moll С.В.Рахманинова, Этюды C-dur, f-moll, Ges-dur Ф.Шопена и свою сюиту «Семь виртуозных пьес в стиле молдавской народной музыки» (последняя - тоже в зачёт экзамена по композиции).

Председателем выпускного жюри был Виктор Карпович Мержанов, признанный одним из выдающихся пианистов того времени. Среди музыкантов тогда ходили слухи, что кисти его рук были на редкость нежны, мягки и пластичны… По оглашению результатов экзаменов, он подошёл ко мне и тепло поздравил с успехом, подтвердив свои слова крепким мужским рукопожатием, а потом отдельно отметил стилистически адекватное исполнение фортепьянных пьес на баяне… На следующий день он ошеломил публику исполнением Концерта С.В.Рахманинова для фортепьяно с оркестром № 3 в Большом зале Кишинёвской филармонии. В знаменитых рахманиновских crescendo «мягкие» руки маэстро извлекали из рояля такую мощь, какую не часто доводилось слышать в исполнении самых известных пианистов того времени… Напутственные слова великого музыканта и его подпись в моём дипломе - самые дорогие для меня награды.

...Однако вернёмся в 1955-56 учебный год. Главной задачей учебных заведений страны было «воспитание молодёжи в духе беззаветной преданности бессмертным идеям коммунизма». Изучение основ марксизма-ленинизма отнимало у нас массу полезного времени. Но мне всё же удалось создать студенческий «эстрадный» оркестр и инструментальный квартет «а-ля Борис Тихонов», для которых я писал музыку и солировал сам на трофейном knopf аккордеоне Dallape моего сокурсника Василия Гумённого. Кроме того, я подрабатывал в коллективах художественной самодеятельности, и в конце 1956-57 учебного года приобрёл заказной московский баян отменного качества. Вскоре мне в пару добавили баяниста второго курса, и наш дуэт тоже стал непременным участником праздничных концертов на предприятиях города и даже на радио. А чуть позднее меня пригласили в мужской вокальный квартет a caрella, с которым связана весьма любопытная история.

...Однажды, услышав наше выступление, Тамара Савельевна Чебан, народная артистка СССР, на другой день приехала в консерваторию на своей новенькой «Волге», чтобы лично познакомиться с «парнишкой с красивым basso cantante из вчерашнего концерта». Меня оперативно нашли и привели на кафедру сольного пения. Зав. кафедрой Сергей Васильевич Майбуров, проверив мои вокальные данные, спросил: «Где же Вы, голубчик, пропадали с таким-то материалом? Почему сразу не пришли к нам? Мы бы Вас приняли на подготовительный курс! И примем обязательно! Но только на следующий год, когда Вам исполнится 18 лет!»
Здесь он явно лукавил, поскольку сам вчера был на этом концерте и прекрасно всё слышал. А секрет этой нехитрой уловки в том, что на кафедре сольного пения работали вокалисты, недавно завершившие свою певческую карьеру. Все они ещё не успели набраться вокально-педагогического опыта, поэтому всячески уклонялись от работы с «голосистыми» студентами из боязни сломать им этот Божий дар, а себе испортить репутацию. Тамара Савельевна недвусмысленно намекнула, что будет лично следить за моими вокальными успехами, а вокалистки 4 - 5 курсов, (некоторые из них впоследствии стали известными артистками с почётными званиями) посовещавшись, взяли надо мной шефство «с целью оградить от влияния морально неустойчивых девиц». Забегая наперёд, добавлю, что знакомство с легендарной Т.С.Чебан переросло потом в нашу многолетнюю тёплую дружбу. Своих детей у неё не было, и она относилась ко мне, как к сыну. Я очень этим дорожил. Вспоминается один из случаев.

22 ноября 1974 года в культурной жизни Молдавии совпали два знаменательных события: 60-летие Тамары Чебан и выступление великого «чародея танца» Махмуда Эсамбаева в Большом зале Кишинёвской филармонии. И у меня возникла идея объединить их. Звоню в гостиницу «Молдова» и «прошу пригласить к телефону товарища Эсамбаева». К моему изумлению, просьбу немедленно выполняют (мой спокойный, уверенный тон, предполагаю, был воспринят как «звонок из ЦК»), и вскоре слышу:
- Махмуд Эсамбаев у телефона…
Я, не называя себя, объяснил ему ситуацию, и он тотчас же согласился пригласить знаменитую певицу на свой концерт, к тому же они, как депутаты Верховного Совета СССР, уже давно и хорошо знали друг друга.

…На следующий день Тамара Савельевна примчалась в консерваторию, разыскала меня и с восторгом рассказала, как вчера позвонил обожаемый ею «Махмудик», как пригласил её на свой концерт, как её встретили и провели в ложу для почётных гостей. А в конце первого отделения он спустился к ней в зал, галантно пригласил на сцену, произнёс потрясающую речь в честь её юбилея, вручил огромный букет свежих роз, потом усадил её в приготовленное на сцене кресло, и исполнил специально для неё свой знаменитый номер «Золотой Бог». Публика, стоя, наградила нескончаемыми аплодисментами выдающихся артистов, финал единственного выступления великого М.Эсамбаева в Кишинёве слился, таким образом, с 60-летним юбилеем великой Тамары Чебан. Это был великий праздник, а для этого хватило лишь одного своевременного телефонного звонка. Думается, что из всех земных радостей вершиной можно назвать возможность одного человека бескорыстно доставить радость другому, а ещё лучше всем людям.

…Никто, и прежде всего сама Тамара Савельевна, так и не узнал о моём звонке. Достать билет на тот концерт я не смог… А к вокалу я всё-таки приобщился, но не на кафедре сольного пения. Меня вовремя остановила моя сокурсница Мария Дуброва, обладательница дивного сопрано. Её педагогом в Симферопольском училище была ученица известного в прошлом оперного тенора, выдающегося педагога школы бельканто Дмитрия Андреевича Усатова. Проверив меня, Маша нашла мой голос приятным по тембру, но ещё сырым материалом и посоветовала не доверяться консерваторским педагогам во избежание судьбы тех, о которых ходил известный каламбур: «Что такое воробей?.. Это соловей, окончивший Кишинёвскую консерваторию по классу сольного пения". Такая участь чуть не постигла нашу сокурсницу Марию Биешу, будущую звезду мировой оперной сцены. В консерватории её вели как меццо, но на стажировке в Италии вернули в амплуа лирико-драматического сопрано с широким диапазоном. А далее родилась лучшая в мире Чио Чио сан, появились почётные звания, награды и уютный особняк напротив здания консерватории. В 2012 г. её именем назвали Молдавский Национальный театр оперы и балета... Короче говоря, Маша Дуброва, у которой негласно брали уроки вокала солисты оперного театра, в том числе титулованные, стала бескорыстно заниматься со мной в знак признательности за мои романсы и песни, посвящённые ей. По окончании учёбы она была принята на кафедру сольного пения как педагог.

Вокальная карьера с её специфическим режимом и закулисными интригами была не для меня. Однако опыт, приобретённый благодаря М.М.Дубровой, не пропал даром и не раз потом выручал меня в самых неожиданных ситуациях... Низкий поклон тебе, дорогая моя Маша - Машенька - Мария Михайловна (по мужу Моисеева)!.. Буду признателен всем, кто сообщит мне о её судьбе. Не исключено, что она вернулась в своё родное Симферопольское училище в качестве педагога...

...В начале июня 1957 г. по инициативе «нашего дорогого и любимого Никиты Сергеевича», студентов Кишинёвской консерватории погрузили в товарные вагоны с соломой на полу (для комфорта) и восемь суток, потчуя по ночам перловкой в воинских частях, везли на целину. Мы, романтики, воспитанные на бодряцких советских фильмах, надеялись увидеть там приветливые лица героических строителей светлого будущего, но то, с чем столкнулись мы в реалии ещё по дороге на целину, а потом уже и на самой стройке, не укладывалось ни в какие рамки...

...На восьмой день мы неслись уже по казахстанской степи, не встретив ни посёлочка, ни живой души. Нам это показалось странным. И не напрасно... К вечеру наш состав, наконец, остановился посреди голой степи от горизонта до горизонта. Никто не смог нам объяснить, куда вдруг исчезли рельсы! Машинисты поезда сказали, что «ответственные сопровождающие» уже давно покинули наш эшелон, и дав обратный ход, скрылись за горизонтом. Ждать в такой ситуации какой-либо помощи было бессмысленно... К вечеру стало быстро холодать, дал о себе знать резко-континентальный степной климат, а мы - в лёгкой одежде. Негде было присесть, а тем более прилечь. Не было ни еды, ни питья, ни воды для личной гигиены. Некуда было сходить по нужде, особенно девчатам... А теперь представьте себе 350 легко одетых энтузиастов, проведших стоя всю ночь и следующий день... Наконец, вечером на горизонте обозначились какие-то точки - это к нам на помощь спешила колонна бортовых машин. Мы с трудом взобрались в кузова с остатками строительного мусора и уселись, тесно прижавшись друг к другу. Ни еды, ни воды, ни тёплых вещей нам не привезли. И потряслись мы ещё дальше по безлюдной степи... Но главное ждало нас впереди.

Постановлением ЦК Партии нам поручили возвести в казахской степи крупнейший в стране элеватор недалеко от посёлка Мамлютка Петропавловской области и назвали эту грандиозную акцию стройкой коммунизма. Возглавил консерваторский строительный отряд мой однокурсник и друг музыковед Николай Себов, а меня назначили его заместителем по организационной части. Там, в Мамлютке, применялась технология скользящей палубы. Выглядело это так. На строительной палубе возвышалась эстакада с бункером. Подъёмный кран поднимал над ней 4-тонный ковш с раствором. «Вышибала» выбивал кувалдой заслонку ковша, и раствор, глухо ухая, вываливался из ковша в бункер. Из бункера его развозили тачками по палубе и утрамбовывали в щели с арматурой по всему периметру. Как только раствор там закреплялся, гидродомкраты поднимали палубу выше, и процесс повторялся. Профессия строителя сама по себе опасна и трудна, но работа вышибалы это сплошное напряжение и риск. Первым вышибалой на эстакаде был Стёпа Василой, но продержался он недолго - ковш подъёмного крана расплющил его правую стопу всмятку. Трудно описать его мучения. Ребята сбегали в посёлок, с трудом нашли там телефон и вызвали скорую помощь из Петропавловска, которая появилась лишь к вечеру следующего дня. Стёпу мы больше не видели... Нового вышибалу выбирали жребием, но вскоре он признался - «Не могу!..» Остальные отказались наотрез. Однако раствор в бетономешалке не ждал, и командир отряда сказал мне: «Выручай! Больше некому!..» Пришлось мне до самого отъезда работать вышибалой на эстакаде... Было нелегко, но мне крупно повезло. Моим ногам тоже...

Происшествий, диковинок и казусов на «стройке» коммунизма было предостаточно. Начальником был некто Гацуляк, по прозвищу «сизорылый наш голубочек». Главным и единственным инженером на стройке был некто Леман, ссыльный немец из Поволжья, окончивший в своё время автодорожный техникум. Повсюду массовое воровство строительных материалов, отчего снижалась прочность стен огромного элеватора, а это было весьма чревато. Мы неоднократно обращались с этими вопросами и к Гацуляку, и к Леману, но они никак не реагировали на наши сигналы... Интересно, не правда ли?

Кроме нас на стройке работали так наз. «химики», т.е. бесконвойные зэки, которые решительно отказывались от малооплачиваемых нарядов, ссылаясь на коней, дохнущих от такой работы, и не было на них управы (неоплачиваемые простои их не волновали - они преспокойно обретались как бы за счёт «сэкономленных» стройматериалов). В таких случаях Гацуляк препоручал эту работу «студентам». Пользуясь нашей комсомольской порядочностью, нам завышали объёмы этих нарядов и беспардонно занижали их оплату. Тоже интересно, не так ли?.. Однажды нам пришлось разгружать совковыми лопатами несколько вагонов с порошковым цементом без положенных нам по закону респираторов и рукавиц. На другой день мы стали кашлять кровью с цементной пылью, наши ладони покрылись кровавыми волдырями, волосы на голове превратились в проволочные щётки, а в носах образовались бетонные втулки. Строительная столовка кормила нас пустой баландой, перловой кашей и жидким компотом. Такое меню не компенсировало энергозатраты молодых здоровых ребят, но и это вскоре прикрыли под предлогом, что мы якобы не выполняем нормы. Этот обман был издевательством над отрядом честных парней и девчат. Такой беспредел, вероятно, вытворяли с декабристами во глубине сибирских руд или с «врагами народа», зверски замордованными в Колымских шахтах Сталинского времени. Начался голод. Настоящий. На общем собрании отряда, под протокол, избрали делегатов в Петропавловский обком партии: командира отряда Николая Себова; меня, его заместителя; и студента мед. института Юрия Перлина. Добираться до Петропавловска можно было одним способом - уцепиться за скобы вагона порожняка, снижающего скорость мимо Мамлютки, и влезть на тамбурную площадку… Едва я успел втолкнуть моих нерасторопных друзей на один из вагонов, как поезд начал набирать скорость. Бежать по щебёнке рядом с вагонами уже не было сил, но я всё же уцепился за нижнюю скобу, и меня стало заносить под колёса, на глазах моих товарищей. Но мне всё же удалось подтянуться на руках, и я повалился на тамбурную площадку без сознания… И мы добрались до цели!.. В Обкоме - ни души, лишь усталая секретарша у несмолкающего телефона: «Никого нет, все - на горячих точках!». Нам было не до смеха - у нас ни копейки в карманах, ни крошки во рту и никакой перспективы. Как вдруг в дверь вошёл, а точнее впал запредельно усталый Второй секретарь обкома Борзов. Выслушав нас, он секретарше: «Сообщи Первому - я срочно еду в Мамлютку!». Потом нам: «Поехали!..» Мы сели в его машину и понеслись по кочкам. Борзов по дороге подробно опросил нас о ситуации на стройке, а потом буквально взорвался:

­­­- Так я и думал! Эти му..ки «наверху», сидят на своих бумагах и рассылают указания во все концы: «Решения Партии надо выполнять любой ценой!» Шлют в ЦК Партии победные реляции о «выполнении-перевыполнении», несмотря на сигналы с мест о бесхозяйственности и воровстве. А если наверх и прорываются две-три жалобы, то их немедленно спускают вниз по чёртовой лестнице в обкомы и райкомы.. Отдувайтесь, мол, сами...

- Так это же целая пирамида с кабинетами на верхних этажах! - вырвалось у меня.
- Пирамида, говоришь? С кабинетами? - протянул Борзов и надолго замолчал...
В Мамлютке он разнёс всех в лоскуты и пообещал крутые меры. На прощание пожелал нам успеха, а мне сказал: «Пирамида, говоришь? Ну-ну!..» Крепко пожал мне руку и уехал...

Строительная столовка оживилась в прежнем репертуаре, а всё остальное - без изменений. На стройке привыкли к таким разносам и знали, что никаких «мер» не будет. Всё так же наверх летели бодряцкие реляции типа «выполнили и перевыполнили!», а на деле - ничего похожего. И всех это устраивало. Пирамидки масштабом поменьше процветали в то время везде в великом множестве. Но если кто-то отваживался потревожить их покой, - ждите неприятностей... И мы их дождались...

...В степи, напротив наших бараков, мы устроили площадку для танцев под баян. Вскоре к нам стала наведываться и молодёжь из посёлка. Вначале всё было относительно спокойно, но однажды у меня вызвала подозрение небольшая группа поселковых кавалеров, стоящих чуть в сторонке. Вот один из них пригласил нашу девушку на танец. Потом они разговорились и стали не спеша удаляться в степь. Его друзья двинулись за ними. Чуя неладное, я послал туда наших ребят, на всякий случай. Насильники уже повалили доверчивую девицу на землю и, несмотря на её вопли, стали срывать с неё одежду. Увидев нас, они бросились наутёк. Но их быстро догнали и очень вежливо втолковали, что насиловать строительниц коммунизма в голой степи это признак дурного тона, а главное, чревато большими неприятностями, после чего они по-пластунски удалились в сторону посёлка. Подобные беседы, как правило, на этом не кончаются, поэтому я дал команду готовиться к повторному визиту наших новых друзей. Барак с девчатами поручил охранять группе ребят и расставил дозорных, как на войне… А вскоре на горизонте замаячили наши гости. Было полнолуние, их заточки и ножи уже проблескивали издалека. Мы вышли навстречу и выстроились в две шеренги поперёк дороги. Ещё секунда, и кровавое побоище уже не остановить...

...Вдруг какая-то сила толкает меня вперёд. Во всю мощь своей глотки командую «Стояаааать!» и иду на окаменевших от неожиданности гостей. Зрелище было впечатляющее - здоровенный детина с густой рыжей бородой, громовым голосом, с пиратской косынкой на голове и увесистой кувалдой в руке бесстрашно прёт на них как танк... Так меня обрисовали потом наши ребята.

Подойдя вплотную к нападающим и, не давая им опомниться, ору на всю степь: «Что случилось, пацаны!? Отключили передачу «Спокойной ночи, малыши»? А зачем тогда припёрлись к нам, на ночь глядя?.. Молчите?.. А я скажу!.. Ваши вонючие козлы-насильники, похоже, размазали перед вами сопли: «мы пришли к ним потанцевать, а они отметелили наших пацанов низашто, нипрошто»… Вот только не рассказали они вам, как волокли вчетвером нашу девчонку в степь, как рвали на ней платьишко и как насиловали… Своё они получат по суду, но перед этим их ждёт арест, следственный изолятор, допросы, позор на весь посёлок и горе в семье. А на зоне их опустят. Что такое «опустят»? Это лучше им сразу повеситься… Теперь специально для вас слушайте информацию, ослы драные!..

- Строительство Мамлютского элеватора, по Решению Центрального Комитета КПСС и лично Никиты Сергеевича Хрущёва, назвали Стройкой коммунизма, а нашему комсомольскому отряду присвоили почётное звание «Отряд строителей коммунизма». Этот объект сейчас на особом контроле Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза, Министерства внутренних дел и Комитета государственной безопасности!.. Усекли?.. А теперь напрягите куриные свои мозги и посмотрите, на что и на кого вы поднимаете свои грязные руки!.. На коммунизм и на нас, строителей коммунизма!.. У вас что, крыша поехала или вы законченные идиоты? Да вас всех нужно ставить к стенке, как политических диверсантов и врагов народа! Повторяю, - как врагов народа!.. А ну, признавайсь, кому тут жить надоело?.. Тебе, Геракл? (тычу заскорузлым пальцем в грудь тощего парнишки, да так, что он складывается вдвое). Или тебе, Муромец? Или тебе, Добрыня? Или тебе, Разиня?.. Закрой-ка ты свой слюнявый рот, пока я говорю!.. Теперь с вами будут разговаривать только следственные органы, а они уж знают своё дело. Родственникам вашим тоже мало не покажется!.. Вот смотрю я на вас, оболтусы, и думаю, что делать с вами сейчас, ночью в голой степи... Поворачивайте-ка вы назад и для начала разберитесь по понятиям с поганцами, которые наделали столько делов, а вас, баранов, подставили под расстрел по всем статьям! И завтра же обо всём доложите мне! Мне лично! Ясно?.. А сейчас - Кру-у-гом!!! Марш!!!

Своей напористой импровизацией я нагнал на них столько страху, что они послушно повернули и поплелись в посёлок, вяло переругиваясь на ходу. А мы возвращались молча. Очень тягостными и спрессованными оказались роковые минуты этой ночной встречи. В любой миг сценарий мог круто измениться, хотя никакого сценария и не было… Николай будто прочёл мои мысли:

- Слушай! А как это у тебя получилось? Они же в любую секунду могли пырнуть тебя заточкой или ножом! Что ты в этот момент чувствовал? Боялся?.. Ведь ты фактически спас жизни одной и другой стороне!..
- Ничего не чувствовал! Бояться не было времени! Я тут вообще ни при чём! Было ощущение, что кто-то невидимый руководил моими действиями, а я их механически выполняю. Хорошо, что вовремя вспомнил крутой детдомовский лексикон, - это он помог мне обезоружить наших ночных гостей…
Николай обнял меня, а вслед за ним и другие ребята. Позднее нам отомстили. Не местные вояки, а воры, паразитирующие на хищении стройматериалов для будущего коммунизма… Помнится, перед нашим отъездом на целину Верховное Московское начальство твёрдо пообещало вернуть нас домой в конце августа, т.е. к началу учебного года. Однако низовое Мамлютское начальство безмятежно наплевало на его верховные обещания (видимо, не впервой!), и задержало наш студенческий отряд, ссылаясь на «производственную необходимость», вплоть до середины октября (!!!). Жаловаться было поздно, ехать в Обком не было времени. Более того, нас, - вы не поверите! - понуждали подписать долговое обязательство и вернуть в кассу стройки деньги за так называемое питание!.. Это было откровенное издевательство над нашим отрядом и мстительный плевок стройки коммунизма в наши честные души. Но мы не подписали эту мерзость... Отправляли нас домой уже через Москву. Сохранилось фото - Красная площадь, трое измождённых парней на фоне мавзолея, никто не улыбается. Покидая площадь, я оглянулся на мавзолей, и меня будто молнией пронзило - вот она, Пирамида советского волюнтаризма! Это она опутала некогда могучую страну паутиной воровства, лжи и обмана! Это был прощальный нам привет доброго дедушки Ленина с того света! Но остались жгучие вопросы. Кто, вопреки конституционному праву на образование, послал тысячи студентов на бесплодные солончаки, где никогда ничего не росло и расти не будет?! Куда исчезли выброшенные на ветер триллионы народных денег? Кто лишил нас надежды на лучшую жизнь, на справедливость и достойное существование?! И кто, наконец, растоптал нашу веру в коммунизм?..

Но меня, студента-целинника не забыли. Наградили копеечным жетоном «За освоение целинных земель» с картонным удостоверением: «За мужество, героизм и образцовую организаторскую работу на целине». Потом стали выдвигать на общественные должности в консерватории, а позднее, когда я уже работал в ней педагогом, - и на руководящие должности. Очень уж нужны были нашей дорогой и любимой Партии энергичные, безотказные «вышибалы» на тернистом её пути в светлое будущее. Но мы уже насытились печальным опытом общения с целинной рекламой, и я решительно отклонил все «предложения с перспективой», чем не на шутку разгневал высоких партийных шишек. Неповиновение воле партии считалось в то время чуть ли не антисоветчиной, а это было «чревато». Мне мягко намекнули на большие неприятности, и вскоре я убедился в том, что наша родная и любимая партия слов на ветер не бросает. Но об этом чуть позднее.

...По возвращении со стройки коммунизма я узнал, что в ССМШ открылась вакансия преподавателя по классу баяна, а вокруг неё суетится разношерстный народ, в том числе и настырный мой сокурсник. Пока я собирался ехать на целину пахать за себя и за этого парня, этот парень раздобыл медицинскую справку о своём «хилом здоровье», на целину не поехал, летом устроился в дом отдыха как баянист, а в конце августа, уже со справкой о своём чудесном выздоровлении, стал искать работу по специальности поближе к столице Молдавии, если не в самом Кишинёве. Но дирекция ССМШ, заранее заручившаяся визой Министерства культуры и горкома партии, издала приказ:

«Зачислить Мунтяна Олега Митрофановича с 1-го сентября 1957 года на должность преподавателя по классу баяна. Считать О.М.Мунтяна временно отсутствующим на работе в связи с выполнением своего патриотического долга на стройке коммунизма
по призыву Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза»…

Иными словами, моё заочное зачисление на работу в ССШМ было надёжно обосновано политически и закреплено юридически. И очень кстати… Когда моему неугомонному сокурснику втолковывали, что выбор администрации обоснован тем, что данный кандидат один из лучших и талантливых выпускников ССМШ, он пригрозил директору «затаскать его по судам». Но поезд уже ушёл. Тогда он обошёл предприятия с коллективами художественной самодеятельности в Кишинёве и его окрестностях, с тем же успехом… Последний раз его видели на глухом полустанке в российской глубинке, распевающим «жалобные» песни под звуки потрёпанного баяна. А потом бесследно исчез.

... Столь много времени я уделил этому человеку лишь потому, что он стал первым в цепочке субъектов, которые постоянно чинили разные пакости окружающим, но вскоре отошли в мир иной при странных обстоятельствах… Что это?.. Мистика?.. А меня волевым решением назначили на должность директора открывшегося музыкального училища в селе Слободзея под Тирасполем, пообещав направить через год в целевую аспирантуру. Тогда мы ещё не знали, что щедрые посулы низовых чиновников это всего лишь примитивные обманки для таких доверчивых субъектов, как я… В ССМШ у меня сложился на редкость дружный класс талантливых учеников, но из-за моего отъезда их перевели к новому педагогу, назначенному заведующим кафедрой народных инструментов в консерватории… Уверен, что с точки зрения педагогики это была большая ошибка, трагедия для учеников и родителей. Мои ребята отказались посещать уроки угрюмого дяди, от которого всегда разило сивушным «амбре». К тому же он частенько не появлялся на работе. Родители отправили петицию в высшие инстанции с требованием вернуть детям их прежнего учителя, но было уже поздно…

По окончании учебного года министр заявил мне по поводу «целевой аспирантуры»: «А никто никому ничего не обещал!..» Ну что ещё можно было ожидать от недалёкого чиновника, которого постоянно перевозят с места на место, как бочку деревенского золотаря?!. В культуру он попал из сельского хозяйства, в котором ничего не смыслил, но предпочитал орать на подчинённых покруче унтера Пришибеева. Этот стиль он практиковал и в общении с директорами училищ. И это о нём была в ходу остроумная поговорка: «Не бойтесь министра культуры, бойтесь культуры министра…» Вскоре, по инициативе ректора В.П.Повзуна, меня пригласили в Кишинёвскую консерваторию уже на педагогическую работу. И теперь самое время узнать, чем жила она в то пасмурное время.

Главной заботой нашей родной партии, было воспитание студентов и педагогов в духе любви и преданности нашей родной партии. Теперь все были заняты по горло всевозможными собраниями, политико-воспитательными мероприятиями, уборкой урожая с колхозных полей, субботниками в разных местах города, ночными дежурствами в студенческом общежитии на страже «облико морале» его обитателей etc. Но мы всё же ухитрялись выкраивать редкие минуты для того, чтобы где-нибудь заработать, при наших скудных зарплатах. Я иногда устраивался аккомпаниатором в коллективы художественной самодеятельности и вёл разовые музыкально-познавательные очерки на Телевидении. Именно эти очерки и побудили музыкальную редакцию Молдавского Республиканского телевидения создать цикл передач под названием Телевизионная школа «Учитесь играть на баяне» с моим участием в ней в качестве ведущего. Я согласился. Музыкальная редакция выпустила в эфир серию рекламных роликов, и вскоре мои телеуроки стали допускать в эфир без обязательных в таких случаях трактов, студийных репетиций по полной программе. Режиссёры и операторы стали называть меня не иначе как «наш Левитан» - за умение держать кадр, доходчивое изложение темы, грамотную речь и тембр голоса, напоминавшего им голос главного диктора страны. Потом меня стали приглашать на киностудию для озвучивания текста хроники, и даже на партию аккордеона в симфонический оркестр в случае исполнения сочинений выдающихся композиторов в авторских концертах. В конце цикла моих передач музыкальная редакция ТВ получила массу благодарных писем, а в рейтинге самых популярных передач года телешкола «Учитесь играть на баяне» заняла верхнюю строчку. Этот факт потом обсуждался на Малом худсовете консерватории в самых тёплых тонах. Лишь в самом конце диссонансом повисла в воздухе ядовитая реплика проректорши: «Ммм-да!.. Мунтян у нас теперь самая популярная персона!..»

Вот тут-то и настало время сказать несколько горячих слов о проректорше и о тех, кто приобщил нас к хождению по му...

Эту часть своего повествования я пишу для того, чтобы современному читателю было понятно, как нам жилось и работалось в то нелегкое время.

Известно, что руководить предприятием должен компетентный специалист по его профилю, и это он набирает в свою команду нужных ему сотрудников на должности начальников отделов. Таким был Василий Петрович Повзун, многолетний всеми уважаемый ректор Кишинёвской консерватории. Однако наступил момент, когда его виртуозно умыкнули в Одесскую консерваторию на ту же должность. Сменивший его профессор, композитор Л.С.Гуров продержался на этом посту недолго. Потому что из Кишинёвского драмтеатра был уволен артист амплуа «герой любовник» (по слухам, с грифом «проф. непригоден»). Это шуточки? - спросите Вы, - причём тут герой-любовник?.. А дело в том, что «наверху» сочли его созревшим для более важных дел и, в обход утверждённых законом формальностей, назначили ректором Кишинёвской консерватории, присвоив ему учёное звание доцента с правом читать лекции по «марксистско-ленинской эстетике». Не вникнув в суть и содержание вышеуказанной науки, он принялся втюхивать в головы студентов всякую дребедень, прикрываясь сляпанной им самим формулой «эстетика как наука приДНАлежит народу». Народ с ликованием встретил и «приДНАлежит», и прочие лингвистические выкрутасы ректора… Впрочем, вскоре выяснилось, что ректор-эстет всего лишь заурядный выпивоха и бездарный руководитель. Взвалив львиную долю своих обязанностей на «хрупкие плечи» 15-пудовой проректорши (это не преувеличение, а факт), он с лёгкостью необыкновенной подписывал подготовленные ею годовые отчёты в высшие инстанции, и с пеной у рта шельмовал педагогов на общих собраниях за недостатки в воспитании студентов в духе беззаветной любви и преданности к нашей родной Партии. Всё это позволило ему расширить горизонты своих куртуазных преференций. Так, регулярно появляясь на студенческих вечерах отдыха в заметном подпитии, он демократично выцеливал красивых девушек, демократично приглашал их на танец и вплотную прижимал к себе, любуясь пунцовыми от стыда и смятения лицами вчерашних школьниц. Вскоре раскрылся секрет его сказочного «выскока» вверх по служебной лестнице. Однажды его увидели свободно выгуливающим в фойе филармонии под ручку мужиковатую даму с характерной номенклатурной выправкой. Выяснилось, что это его новая жена, дочь весьма важного функционера местной Партийной Пирамиды. Не трудно догадаться, что этот альянс гарантировал ему неограниченную власть, персональную неприкосновенность и полнейшую свободу, минимум, в рамках консерватории.

Руководящим ядром Кишинёвской консерватории были ректор, проректор по учёбе и науке, парторг и председатель месткома профсоюза. Это был так называемый Малый художественный совет. В особых случаях на его заседания приглашали лояльных зав. кафедрами. Не было недостатка и в осведомителях, снабжающих начальство нужной им информацией. С их подачи ректор узнал, что проректор по учёбе и науке не тянет до уровня занимаемой ею должности. Но это его ничуть не беспокоило… Будучи в курсе его куртуазных похождений, проректорша, в свою очередь, деликатно обходила эту скользкую тему… Словом, они нашли общий язык по принципу «ты мне - я тебе». Забегая наперёд, заметим, что именно проректорша подготовила проект перепрофилирования консерватории в институт искусств, с добавлением в него целого ряда кафедр, соответствующих статусу нового вуза. Ректор представил его на рассмотрение Совета Министров, проект утвердили, а местные остряки тут же придумали новое название чудо-детищу сладкой парочки: «искусственный институт» или «институт из кустов», которому не хватает лишь кафедры кройки и шитья. Музыка оказалась в хвосте вереницы этих новинок. Некоторые музыканты стали всё чаще подумывать о поиске более комфортных мест для реализации своих творческих потенциалов, другие медлили по разным причинам, а у третьих, в том числе и у меня, просто не было такой возможности по жилищным и семейным обстоятельствам. В то время я ютился с семьёй из трёх человек в съёмной каморке без удобств на окраине заброшенной трущобы…

Обилие перечисленных здесь препятствий может показаться строгому читателю нудной жалобой неудачника на неприязненное отношение только к нему одному. Отнюдь!.. Я успешно сдал все вступительные экзамены в исполнительскую аспирантуру ГМПИ им. Гнесиных, по окончании которой активизировал работу над кандидатской диссертацией. И здесь я с изумлением обнаружил, что кроме меня, этим занимается как минимум добрый десяток молодых коллег в Кишинёвской консерватории - тайно. Почему тайно?..
Потому что тёмные силы, с подачи проректорши, ополчились против них (в т.ч. и меня).
Потому что их бескорыстным научным руководителем согласился быть единственный в нашей консерватории доктор искусствоведения профессор Котляров Борис Яковлевич, которого она люто ненавидела и боялась, как огня…
Потому что тёмные силы начали, с её подачи, травить даже этого замечательного человека.

А сейчас, если список моих почётных общественных нагрузок показался Вам неубедительным, дополню его следующими ежегодными назначениями меня:
руководителем отряда педагогов и студентов на уборке урожая с полупустых колхозных полей; бригадиром коммунистических субботников на уборке мусора в окраинах Кишинёва;
дежурным в студенческом общежитии, неусыпно бдящим за «облико морале» его обитателей; командированным в районные ДМШ для проведения мастер-классов;
председателем жюри районных и республиканских конкурсов ДМШ… не считая многочасовых стояний в очередях за продуктами питания в годы повального дефицита. Возникают вопросы - как могло происходить такое в огромной и некогда богатой, сытой стране?.. Как одной весьма некомпетентной особе удалось подмять под себя целый коллектив, в котором было немало ярких и талантливых специалистов?.. Некоторые преподаватели пытались восстановить справедливость в верхних инстанциях, но не учли, что все жалобы возвращаются оттуда на места. Потому что там, наверху, главнее всего была безоговорочная преданность всему тому, что работает на их авторитет и неприкосновенность. Принимались «наверх» исключительно бодрые реляции, чтобы потом включить их в победные отчёты на очередных «исторических съездах». При таком раскладе работу нашей руководящей парочки можно было считать древнеримской синекурой. Ректор спокойно предавался своим куртуазным похождениям, регулярно отпуская унизительные эпитеты в адрес педагогического коллектива на общих собраниях и заодно демонстрируя свою преданность нашей любимой Партии (это ценилось «наверху»). А проректорша безнаказанно подавляла всё разумное, доброе, вечное. Чем можно объяснить её нечеловеческую ненависть ко всем остальным? Что побуждает её к таким бесчеловечным поступкам?.. Ответили нам на этот всезнающие лаборантки учебной части. По их словам, секрет был в том, что она готовила своему сыну, студенту Московской консерватории, своё проректорское кресло. И снова вопрос - как она смогла докатиться до такого средневековья!?. Но не стоит удивляться, в Интернете сейчас много такого, от чего можно мгновенно поседеть… Вернёмся, однако, в послевоенные годы…

По окончании войны в стране обозначился острый дефицит компетентных специалистов во всех её отраслях. Поэтому сверху был спущен циркуляр с предписанием увеличить приём молодых людей в профильные аспирантуры с целью повысить КПД этих отраслей. Таких осталось мало, а времени ещё меньше. Приёмные комиссии даже смягчили экзаменационные требования, принимая в аспирантуру не только творчески мыслящих личностей, но и сереньких середняков. К этой последней категории и относилась несостоявшаяся виолончелистка из нашей консерватории. На соискание учёной степени кандидата искусствоведения она прислала свою работу «Молдавская народная песня» - тоненькую папку с мелодиями народных песен по жанрам из разных фольклорных сборников (без научного анализа). Тем не менее, эту работу приняли на рассмотрение Высшей Аттестационной Комиссии. Но так везло не всем. Весьма круто, например, отнеслись к так наз. поставщикам псевдонаучного мусора. На эту тему в центральных СМИ появилась разгромная статья, если не ошибаюсь, «О намыливании». Цитируемые из неё фрагменты могли бы занять видное место в рубрике «Нарочно не придумаешь»… Вскоре последовала ревизия уже проверенных работ, но «Молдавская народная песня» опять уцелела. Вероятно, потому, что её автор сослалась на краеугольный постулат Коммунистической партии о нерушимой дружбе братских народов СССР. Этой версии придерживались многие авторитетные музыканты, усмотрев в ней политическую подоплёку как решающий фактор для присуждения ей учёной степени и назначения на должность проректора по науке (в то время Высшая Аттестационная Комиссия сама катастрофически нуждалась в специалистах с высшим образованием). Но в коллективе Кишинёвской консерватории намного раньше убедились, что проректор по науке, не дотягивает до уровня учителя детской музыкальной школы на периферии. Знали об этом педагоги, знали студенты, знала и она, но цепко держалась за свою навязчивую идею с креслом для своего сына. Прежде всего, она сосредоточилась на молодых талантливых педагогах, которые могли бы составить реальную конкуренцию её сыну, но… не стала их прессовать по мелочам, а решила эту задачу совершенно другим, с виду безобидным, а на деле оригинальным изуверским способом.

В то время в стране стали очень популярны так наз. «почётные общественные нагрузки». Всем молодым талантливым педагогам Кишинёвской консерватории вменялось сразу несколько таких нагрузок, чтобы они не смогли успешно работать не только творчески, но и дышать свободно. Такая изуверская стратегия уже к концу учебного года превзошла самые смелые ожидания: сразу несколько перспективных талантов уволились «по собственному желанию». Круто досталось и мне, особенно после того, как в высших инстанциях оценили опыт моей организаторской работы на целине…

Возникает вопрос: как долго может доминировать такое безобразие? Вопреки известной аксиоме о роли личности в истории мы видим здесь факт преступного подавления одной коварной личностью целого ряда творчески одарённых молодых музыкантов… Вот одна печальная история.

Известно, что многие композиторы поглощены только своим творчеством. Таким, в частности, был весьма талантливый старшекурсник Валентин Вилинчук, автор прекрасных сочинений в эстрадном стиле, граничащим с джазом, чуждым советскому человеку по мнению руководящих товарищей… На этой почве у нас с ним сложились тёплые доверительные отношения. Однажды он признался, что его за это буквально затравила проректорша, в результате чего он был вынужден взять академический отпуск на год. Позднее, когда эту тучную даму срочно госпитализировали с весьма неутешительным диагнозом, этот добрый и воспитанный человек предложил мне навестить её в больнице, чтобы вручить ей букет живых цветов, фрукты и хоть как-то поддержать морально. Мне не хватило духу подняться с ним на второй этаж, чтобы пожелать доброго здоровья человеку, который принёс нам и ещё многим столько зла, а предпочёл подождать его в вестибюле. Вернулся он через час с глубокой печалью на лице. Мы уже шли выходу, когда нас догнала женщина в больничном халате и сказала, что восхитилась тем, как он деликатно беседовал со своей больной коллегой… но как только он ушёл, больная начала лить на его голову ушаты всяческой грязи… Прощаясь с нами, «женщина в халате» пожелала, чтобы все знали в лицо тех, кому не следует открывают свою душу...
Обратно мы шли молча. Вдруг Валентин остановился: «Это не человек! Это Чудовище! Мерзкое чудовище! Так пусть же она получит сполна за все свои подлые деяния, прости Господи!.. »

…Вспоминается мне, как на общем собрании кто-то из молодых педагогов стал задавать проректорше, монументально возвышающейся в президиуме, весьма неприятные вопросы:
- Действует ли в нашей консерватории установленный законом регламент продвижения педагогов по служебной лестнице? А если да, то почему Вы это держите в секрете?
- Почему в штатном расписании молодые, талантливые музыканты после шести лет педагогической работы числятся у Вас ассистентами с мизерным окладом? Вот примеры - называет фамилии молодых педагогов, - Мунтян Олег Митрофанович, окончивший исполнительскую аспирантуру в ГМПИ имени Гнесиных, эрудированный музыкант, теоретик, композитор, регулярно выступающий в концертах, и наш лучший активист, награждённый почётной грамотой Министерства культуры СССР за подписью Екатерины Алексеевны Фурцевой…Почему же Вы, как проректор, не рекомендуете их на должность старшего преподавателя?.. И почему Олег Митрофанович до сих пор живёт с женой и маленьким ребёнком в съёмной лачуге без удобств на окраине города?..
Разразился скандал. Ректор требовательно уставился на побагровевшую проректоршу. В зале нарастал шум. Стало ясно, что всё это делалось умышленно, а она лепетала: - Они… Он… Не обращались ко мне с этим вопросом. Потому что сами хотели… хотел ещё поработать ассистентом… ассистентами…
Раздался хохот. Все прекрасно понимали, что молодые педагоги просто стеснялись обращаться к всесильной проректорше с таким «шкурным» вопросом, как в то время считалось неэтичным… А нам, «стеснительным», четыре года не доплачивали и компенсации не выплатили по прихоти этой мстительной особы... «Старшего преподавателя» нам вскоре присвоили, но извиняться не стали и виновных не наказали… Пирамида не сдаёт своих…и прежде всего нечистую на руку проректоршу, без которой ректор, как без головы…
После собрания подошла ко мне Маша Дуброва, солистка моего оркестра, и посоветовала мне срочно зайти в жилищный отдел райисполкома, чтобы удостовериться в том, что моя очередь на получение квартиры не изменилась. Райисполком находился в двух кварталах от консерватории. Я немедленно пошёл туда. Очереди в жилищный отдел не было, и я попал на приём к начальнику тов. Чернобривко. Он достал папку с консерваторскими документами, и я увидел, что на первой строчке вместо моей фамилии красуется фамилия приближённого к начальству коллеги, который раньше числился на седьмой строчке, а сейчас там находилась моя фамилия. Я сказал об этом тов.Чернобривко. Он, полистав бумаги, тут же отыскал ранее утверждённый список очередников с моей фамилией на первом месте.
- Ну вот - произнёс Чернобривко, - попались ваши жулики-мошенники с поличным! Давай-ка дуй в свою консерваторию и скажи этим фокусникам, что я срочно приглашаю их к себе на дружескую беседу. А если не явятся, - привезут! Но в другое место!
Через три минуты я открываю дверь ректорского кабинета, вижу там авторов подложного списка в полном составе и передаю им приглашение тов. Чернобривко. Все встают и молча идут за мной в указанном направлении. Чернобривко читает им содержание Постановления ЦК Компартии СССР о злоупотреблениях в очередях на получение жилья советскими гражданами на предприятиях и о строжайших мерах ответственности за подобные нарушения - таких, например, как лишение наград, почётных званий, увольнение с работы и даже лишение свободы…
На обратном пути председатель месткома вполголоса говорит: «Олег, Вы не забыли, что у Вас скоро будет переизбрание на очередной пятилетний срок? Вы подумали об этом?» Отвечаю: «Вы что, угрожаете мне? А Вы не забыли, что со всеми вами будет, если вы решитесь на этот шаг?..». Ректор оживился: «А ты смелый! Слыхал я, как ты разделался с толпой отморозков на целине!». Я парирую: «Ну, наконец-то мы уже перешли на ты!..» Он только махнул рукой… Вот так, с помощью Машеньки Дубровой, я защитил свою законную квартиру от руководящих мошенников. Секретарь-машинистка, печатавшая на машинке рукопись протокола Малого худсовета, позднее подтвердила, что вариант с перетасовкой жилищной очереди предложила проректор по науке.

1968 год. В Кишинёвскую консерваторию поступает циркуляр с призывом к молодым педагогам продолжить повышение своего профессионального уровня в аспирантурах базовых профильных вузов. В Кишинёвской консерватории к этому времени уже было пять её выпускников, педагогов баянистов Первый - выходец из Удмуртии, второй - из Мордовии, я - из Кишинёва. Поступивший сверху призыв первые двое пропустили мимо ушей. Получив дипломы о высшем образовании, они немедленно продали свои баяны и дальнейшую свою жизнь посвятили Зелёному Змию, что вполне устраивало проректоршу (конкурентов меньше). Позднее на кафедре появились ещё два выпускника нашей консерватории. Эти не проявили никакого рвения на концертную эстраду, а быстро сориентировались и органично вписались в команду проректорши, чем и заслужили рекомендацию в аспирантуру ГМПИ им. Гнесиных. А меня обязали замещать оных на период их обучения в аспирантуре. Эта рокировка сразу изменила их самооценку и поведение. Если до этого они относились ко мне с уважением как музыканту и действующему исполнителю, то, узнав, что дорога в Москву мне закрыта, обнаглели до безобразия.. Однажды в электричке один из них увлёкся чтением недавно поступившей в продажу книги Леонида Волынского «Зелёное дерево жизни» о художниках-импрессионистах, которую я уже приобрёл и с удовольствием прочитал. При виде такой сцены, я не удержался от соблазна и спросил «будущего аспиранта»: - Наверное, это что-то по ботанике?» Не подозревая подвоха, тот радостно подтвердил: «Да, по ботанике, конечно по ботанике!..» и широко заулыбался… Тогда я обратился ко второму «аспиранту», перечитавшему к тому времени всю свежую прессу: - «Если не трудно, дай мне, пожалуйста, почитать эту газетку». Он поднялся, сладко потянулся, и швырнул в меня скомканную газету со словами: «На! Возьми! Всё равно это тебе не пригодится!..» По странному совпадению, этот комок бумаги угодил мне прямо в лицо, и, вместо ожидаемого «мерси», он получил здоровенную оплеуху (хорошо, что я успел раскрыть ладонь своей «большой правой», иначе не избежать бы ему тяжёлой травмы)… После этого случая я твёрдо решил обратиться в высшие инстанции и добился рекомендации в аспирантуру. Узнав об этом, «ботаник» написал заявление с отказом от поездки в Москву «по семейным обстоятельствам», а получатель моей оплеухи всё же решился на рискованную для себя авантюру. Многие считали, что шансов у него нет. Знала это и проректорша, но беспокоило её не это. Главное - помешать мне. Любыми средствами! И почти что помешала... Обиженный мною конкурент однажды зашёл ко мне в класс и, как ни в чём не бывало, сообщил новость, якобы «из самой Гнесинки», что в этом году не будет вступительных экзаменов в аспирантуру по истории ВКП(б) и иностранному языку: «Так что не готовься к экзаменам по этим предметам!» Я даже обрадовался, - вот, мол, человек решил искупить свою вину, и… поверил ему. Однако по приезду в Москву я прочёл на доске объявлений в отделе аспирантуры, что... Словом, мой шустрый коллега меня подло обманул. Сам он не мог придумать столь хитроумный способ отлучения меня от участия в приёмных экзаменах. За ним стоял куда более опытный подлец, и я знал, кто это… В гнесинской библиотеке мне выдали нужные книги, я напрягся и успешно сдал все экзамены. После экзамена по специальности и коллоквиуму проректор по науке, профессор Алексей Александрович Иконников объявил результаты. По баллам я оказался в четвёрке лидеров, которые были приняты в аспирантуру с исполнительским уклоном. Всех остальных абитуриентов он ознакомил с анализом исполнения их программ по специальности и ответов на коллоквиуме. Потом снял очки, тяжело вздохнул и сказал, что повидал много всего в своей жизни, но впервые встречает нечто, определения которому нет. И назвал моего соперника. Потом добавил, что допускать таких «вундеров» в музыку и в музыкальные учебные заведения нельзя на пушечный выстрел: «Вот видите, он даже не явился на наше итоговое собеседование. Скорее всего, он уже на подлёте к Кишинёву».

Вернувшись домой, я сразу же отправился на ежегодный методический симпозиум аккордеонистов и баянистов, но поспел лишь к перерыву. Меня вмиг забросали вопросами о вступительных экзаменах «в московскую аспирантуру». Я успел сказать «всё в порядке», но моя студентка-заочница добавила, что незадолго до моего прихода здесь появился бывший мой соперник и во всеуслышание заявил: «Мунтян накирял приёмную комиссию (в смысле напоил - ОМ), поэтому его приняли, а меня нет!»

Этому сплетнику показалось мало обмануть меня с приёмными экзаменами в аспирантуру, так он попытался оклеветать и опозорить меня уже перед всеми баянистами-аккордеонистами Молдавии. Я тут же вычислил его в толпе и потребовал повторить всё, что он сказал здесь до моего прихода. Он как-то странно скукожился и молчал. Тогда я, не колеблясь, влепил ему еще одну увесистую оплеуху под грохот аплодисментов присутствующих. Закрыв лицо руками, он стрелой выскочил вон…

…В конце августа я вернулся в Москву и обосновался в студенческом общежитии ГМПИ.

Как я отметил ранее, спорт вошёл в мою жизнь всерьёз. Закончив выступать в соревнованиях, я не перестал следить за важными событиями в спорте. Так, летом 1968 года молодой американский атлет Р.Д.Фосбери (в других публикациях Фёсбери) стал чемпионом летних Олимпийских игр, одолев планку с новым олимпийским рекордом на высоте 224 см. Телезрителей буквально ошарашил ролик с его прыжком, ничего общего не имеющим со всеми ранее апробированными способами. Лично меня больше всего поразила в нём фантастическая технология. Потом я ещё не раз вспомню о ней…

Первым, с кем я познакомился в общежитии, был худощавый парнишка, как оказалось, баянист, только что перешедший на второй курс. Произошло это в общежитии ГМПИ на кухне второго этажа, где я, за несколько дней до экзамена по специальности, работал над «Карнавалом» Р.Шумана. Не прерывая занятия, я услышал, как открылась дверь, он тихо вошёл, стал возле стены и в таком положении неподвижно стоял более часа, пока я не сделал небольшой перерыв. Задав мне обычные в таких ситуациях вопросы, он сказал, что с такой программой я обязательно поступлю в аспирантуру. Позднее, когда я был зачислен в аспирантуру, меня поселили в общежитии в соседней с ним комнате. Это был Фридрих Липс, которого студенты звали просто - Федей. Мы стали часто общаться, и вскоре выяснилось, что у нас много общих взглядов на актуальные темы исполнительства на баяне (далее я буду использовать слово «аккордеон» в отношении и кнопочного, и клавишного инструмента, как это принято во всём мире). Помимо этого мои юные коллеги, прослышав о моём ладогармоническом слухе, стали обращаться ко мне с просьбой проверить точность прочтения ими нотного текста произведений своих программ по специальности, и прониклись ко мне уважением...

Кухня 2-го этажа была своего рода клубом по интересам, где можно было услышать новости обо всём и про всех. Среди студентов-гнесинцев бесспорно выделялись Юрий Вострелов и Александр Скляров, вскоре ставшие победителями престижных конкурсов... Талант первого подкреплялся ярко выраженным аналитическим подходом к исполняемой им программе. Второй же покорял эмоционально богатой художественно-исполнительской палитрой. О Липсе чаще говорили, что он берёт лишь «протиранием штанов». Но я всегда считал, что усидчивость - это одно из лучших качеств музыканта-исполнителя. Поэтому дипломатично возразил, что почётное звание «гнесинец» уже само по себе говорит о соответствии студента уровню данного вуза. Любой из них обеспечен всем необходимым для творческого роста с надеждой на успех, если он, помимо всего прочего, обладает ещё такими качествами как собранность и трудолюбие, которыми, несомненно, обладал Липс. Увы, позднее я не раз вспоминал этот кухонный диспут, обнаруживая у моего юного друга признаки вышеупомянутого карьеризма…

Была ещё одна причина, побудившая меня оказывать этому худенькому юноше всяческую поддержку. Его родители, поволжские немцы, волею Вождя народов были депортированы в те суровые края, где любой бомж и пьяница местного пошиба мог безнаказанно оскорбить и унизить ссыльного немца, честного трудягу. Там, к счастью, они уцелели и вскоре после войны родили своего первенца. Поскольку мы беседовали с ним на разные темы, однажды он выразился в том смысле, что если с друзьями ему комфортно, то со мной - интересно. Думаю, именно это и определило основу наших отношений. Для меня он стал как бы младшим товарищем, единомышленником и подопечным, которому могут пригодиться мои знания, эрудиция, опыт и... защита.

«FESTINA LENTE»
Кай Юлий Цезарь

Однажды, где-то в ноябре 1970-71 учебного года (если не ошибаюсь по прошествии полувека) Ю.И.Казаков устроил для студентов и педагогов Гнесинки творческую встречу с дуэтом аккордеонистов «из США». Как оказалось позже, один из них был финн Вейкко Ахвенайнен, а другой - итальянец Джон Молинари. Народу в 90-м классе собралось в тот день немного. Репертуар заморских музыкантов состоял, в основном, из небольших пьес лёгкого жанра. Один из наших гостей играл на кнопочном аккордеоне, другой - на клавишном. Я обратил внимание на какие-то странные лязгающие звуки, спонтанно возникающие у клавишника. Расходясь по своим делам, студенты оживлённо обсуждали репертуар «американцев», но никто не придал значения этой мелочи. Лишь один, на бегу, нетерпеливо отмахнулся: «Пустяки!.. Огрехи в технике!..» И верно - в этих ударах не было ни чёткой организации, ни ясной логики, ни художественной необходимости. Более того - при любых допусках эти шлепки не вписывались в сетку регулярно-акцентного метра, что ставило их вообще вне закона... А нельзя ли, - подумалось мне, - с помощью этих ударов исполнить ритмически устойчивые фигуры, - например, четырёхдольники?

Весь день мне не давала покоя эта идея… Вечером, в метро, мне вспомнился прыгун в высоту Дик Фёсбери, первым одолевший планку на отметке 224 см. с помощью придуманной им последовательности разнонаправленных движений от его разбега до приземления спиной на слой поролоновых амортизаторов (эта технология описана компетентными специалистами в интернете). И в моём сознании сразу возникла аналогичная последовательность разнонаправленных движений меха аккордеона, с помощью которых можно исполнять ритмически чёткие четырёхдольники...

...Проверив свой проект на инструменте и убедившись в правильности выбранной мной последовательности движений левой руки, я тут же сообщил товарищам по общежитию о моём открытии и показал им новый меховой приём на инструменте. Но мне захотелось поделиться своим изобретением и с Липсом. Я вошёл к нему, рассказал о концерте «американских» музыкантов. Он живо заинтересовался моим рассказом. Когда же я взял в руки его аккордеон и продемонстрировал ему свою новинку, он стал нетерпеливо отбирать у меня свой инструмент, нервно срывая ремни с моих плеч (чего, при его уважении ко мне, раньше себе не позволил бы). Но, стремясь сразу повторить вслед за мной этот приём, он всякий раз терпел фиаско... И неудивительно!

Дело в том, что искомый четырёхдольник - это стремительная комбинация из четырёх разнонаправленных движений левой руки... В своё время нас учили, что все новые технические элементы надо осваивать в медленном темпе, а потом постепенно ускорять его до требуемого. Это означало, что и в нашем случае нужно подчиниться этому правилу, а остальное доверить нашему исполнительскому аппарату...
Я снова взял инструмент и сыграл будущий «рикошет» сначала в медленном, а потом в среднем темпе. А затем попробовал сыграть целую цепочку таких четырёхдольников, и у меня всё получилось! Легко и свободно!.. Инструмент снова перекочевал в руки Липса.

В этот момент к нам заглянули мои товарищи по комнате:
- Чем это вы тут занимаетесь, что аккордеон ревёт у вас аки бык хрюкающий? У нас картошка стынет на столе!
И мы вернулись в нашу комнату в прекрасном настроении. А Липс еще долго корпел за стеной над освоением нового приема.

Всем, кто пользовался кино- и видеоаппаратурой, хорошо известно, что по возвращении отснятого методом «рапид» материала в штатный режим, можно скрупулёзно рассмотреть и скорректировать любой скоростной процесс. Подобно этому, работая над техникой, медленным темпом пользуются музыканты всех уровней, вплоть до звёзд мировой величины. Вот один характерный тому пример.

…Однажды утром вхожу через служебный вход Кишинёвской филармонии и не спеша иду по коридору. Вдруг слышу, - кто-то в одной из репетиционных комнат раз за разом повторяет на стареньком «Беккере» один и тот же пассаж из Этюда a-moll Фр. Шопена. Приоткрываю дверь... За роялем… Святослав Рихтер (вечером у него recital в Большом зале)!.. Чувствую, - мои брови ползут вверх, а Святослав Теофилович, не меняя позы, смотрит на меня вопросительно… Несколько секунд мы смотрим друг на друга, а руки великого пианиста, как ни в чём ни бывало, продолжают выполнять свою кропотливую работу… А вечером того же дня стены битком набитого зала сотрясались от грома долго не смолкающих аплодисментов.
…Ещё ранее среди музыкантов ходили слухи, что великий С.Рихтер может часами играть дома виртуозные пассажи в самом медленном темпе. И вот я увидел и услышал всё это наяву. Фантастика!

Медленный темп в начале освоения любого технического приёма помогает освоить все штатные движения. Именно мой показ в медленном темпе дал возможность Липсу рассмотреть крупным планом все подробности исполнения рикошета. Так в этот день родилась в живом звучании принципиально новая техника игры мехом на аккордеоне. Могу добавить, что этот «брильянт» не только украсил ряд прекрасных переложений, но и органично вписался в новые, оригинальные сочинения современных композиторов для аккордеона...

Сделать доброе дело другому - это одно из нормальных человеческих побуждений. Испытанную мной в тот вечер радость поймёт каждый, кому хоть раз удавалось воплотить в реальность проект с высоким рейтингом. Не меньшую радость я испытывал, открыв своему младшему коллеге секрет принципиально новой техники владения мехом, которая, кстати, как нельзя лучше пригодилась ему в его дальнейшей исполнительской карьере.

Буквально на следующий день я обнаружил, что от мехового четырёхдольника легко «отпочковывается» трёхдольник. Для этого было достаточно сократить его на одно, последнее движение, - разжим меха, сжим и удар в верхнюю часть корпуса. Возможны и другие варианты, - с добавлением ударов мехом, - но это уже отдельная тема... И всё же, самым востребованным и самым эффектным в этом семействе по-прежнему остаётся её лидер, мой первенец - меховой четырёхдольник. Подчёркиваю - четырёхдольник, а не квартоль, как написал потом один титулованный товарищ.

В своих выступлениях на семинарах, мастер-классах, творческих встречах, на курсах повышения квалификации и т.д. я сразу начал показывать эту новинку. При этом я всегда подчёркивал не только специфику нового приёма, но и важность плавного перехода от медленного темпа к быстрому в начальной стадии его освоения... Советую периодически повторять этот тренинг всем аккордеонистам, - даже тем, кому уже удалось воспроизвести его сразу в подвижном темпе.

Несколько слов о возникновении названия рикошет.
Четырёхдольный рикошет в музыке - условное название кратного расщепления длительности звука (созвучия) на равновеликие составляющие.

Вслед за рождением этого мехового приёма у меня появилась и версия его названия: карамболь. Это название звучит элегантно, изящно и легко. Однако волей случая его заменило другое, более энергичное и напористое название - рикошет. А было это так. Вскоре после того памятного московского вечера я приехал в Киев на апробацию моей диссертации, посвящённой специфике исполнения молдавской народной музыки на аккордеоне.

Моим научным руководителем был профессор, Народный артист Украины Н.И.Ризоль.

Руководителем-консультантом - доктор искусствоведения, профессор Б.Я.Котляров
(см. Музыкальный энциклопедический словарь, том 6).

Внештатным консультантом - профессор, композитор И.А.Яшкевич.

В ходе обсуждения рабочего варианта моей диссертации заведующий кафедрой народных инструментов Киевской консерватории, кандидат искусствоведения, профессор Н.Т.Лысенко отметил:
- Представленная сегодня информация о ладогармоническом строе, метроритме, мелизмах и технологии их исполнения с иллюстрацией на инструменте, стала для нас интересным познавательным событием. А новый меховой приём - это ценная находка для музыкантов!

Профессор Н.И.Ризоль, обращаясь к собравшимся, сказал:
- Мы знаем Олега Митрофановича как эрудированного музыканта и опытного специалиста, прекрасного аккордеониста и талантливого композитора. Но сегодня он предстал перед нами в своей новой ипостаси - как компетентный теоретик, вдумчивый исследователь, опытный лектор и чрезвычайно интересный собеседник. По поводу показанного им сегодня четырёхдольника могу сказать, что этот новый эффектный способ владения мехом является достижением высшей пробы, обладающим, к тому же, высокими художественно-выразительными достоинствами. Единственное, что я хочу пожелать нашему уважаемому коллеге, - придумать этому оригинальному приёму компактное, ёмкое, но более яркое название.

Профессор И.А.Яшкевич, добродушно улыбаясь, тут же добавил:
- Браво! А я бы назвал его просто рикошетом!..

Возражений не последовало...

«Вражеские артиллеристы нагло обстреляли наши самолёты, мирно бомбившие их города»
(из газет времён Первой мировой войны)

…Шли годы. За это время я успел поработать на Чукотке с подачи моего друга Виктора Дикусарова. Затем, как автор обязательной пьесы, был приглашён в жюри Ленинградского международного конкурса и осел в музыкальной школе на долгие десять лет (в шести минутах на электричке от Питера) вплоть до моего отъезда в Финляндию. Липс за это время подготовил все ранее опубликованные материалы, написанные им и о нём, и обнародовал их и в книге "Кажется, это было вчера..." (Москва. Музыка. 2008). И вот уже на страницах журнала «Народник» (№ 1, 2009) я поздравляю Липса с 60-летием и вышедшей публикацией. Один экземпляр этой книги был любезно презентован мне с трогательной авторской надписью…

Однако при чтении этого опуса я вдруг обнаружил ошеломивший меня очерк «Как появился рикошет на баяне...». И выяснилось, что в этом своём сочинении мой друг, товарищ, соратник и единомышленник первым делом поспешил изобразить меня безнадёжным тупицей и беспросветным недотёпой, глупое поведение и дурацкие реплики которого могут вызвать лишь гомерический хохот у доверчивого читателя... Себя же он выставил в роли изобретателя приёма «рикошет» (!!??).

Поразительно, но даже перечитывая по многу раз его «рикошетные» бредни, я ещё долго не хотел верить своим глазам. Но это была не галлюцинация, не глупый розыгрыш и не дурной сон... Такое встречается раз в столетие и имеет конкретное название. Но не имеет сроков давности. Немного терпения, уважаемый читатель, и Вы сами сможете сделать свой вывод, ознакомившись с той частью очерка Липса, где описан процесс изобретения им рикошета. В душе я ещё надеялся, что это или случайная ошибка, или временное нездоровье автора, но точно недоразумение, легко устранимое в повторных тиражах его книги. Однако он, к моему изумлению, обтекаемо уклонился от такой идеи... Позднее, конечно, всё выяснится, но вначале мне хотелось бы кое-что напомнить...

...Может ли быть такое, чтобы во время концерта титулованного инструменталиста вдруг неоднократно прозвучала фальшивая нота, заученная им ещё во время работы над текстом? Случай, конечно, редчайший. Но - бывает...

К слову, так случилось после выступления Липса в Кишинёве, когда я обратил его внимание на терцию в двойной доминанте с пониженной квинтой (см. «Астурию» И.Альбениса). Признать свою неправоту он отказался. И лишь потом, в своём письме из Москвы, всё-таки признал свою ошибку с припиской (цитирую): «так что…спасибо». Но в той же «Астурии» он не согласился трактовать два акцентированных аккорда в ff как подражание гитарному приёму «большое барре». Более того, Липс исполнял их в темпе lento assai, нарушающем регулярно-акцентную пульсацию этого произведения.

Не меньшую неловкость испытываешь, когда подобные искажения встречаются в книгах, очерках, мемуарах и прочих письменных документах, особенно если они касаются конкретных событий и фактов.

Книга Липса вначале привлекла к себе внимание тематическим разнообразием и лёгким, незатейливым языком. Но вскоре стало ясно, что умолчать очевидные в ней неточности и ляпы уже «не представляется корректным» (как однажды выразился Липс - ОМ). На эти его проколы вскоре обратили внимание не только специалисты, но и коллеги в системе общего музыкального образования. Так и хочется сказать - нам этого только и не хватало!..

Я понял, что буквально на глазах разрушается наша многолетняя взаимоуважительная дружба. Виноват Липс или нет, - об этом потом. Главное сейчас - срочно спасать или как-то исправлять положение. Как именно, я в тот момент сказать не мог. Топором бы весь этот хлам, да что толку от таких эмоций!.. Всё, что ещё можно было тогда сделать, - это откорректировать текст повторных тиражей с краткими пояснительными ремарками, пока им не успел воспользоваться какой-нибудь любитель анонимных кляуз... До сих пор уверен, что даже слишком въедливый зануда-критикан после ликвидации такой неприятности поворчал бы немного, выпустил бы пар, да и успокоился, ознакомившись с уже исправленным текстом книги в повторных её тиражах, а потом даже похвалил бы за своевременно принятые меры.

Движимый этими соображениями и человеческим сочувствием, я решил помочь Липсу в пределах возможного и, не теряя времени, действовал на опережение.

Считаю уместным подчеркнуть, что наше с Липсом общение отличалось откровенностью и доверительностью во всём, и прежде всего в оценках обсуждаемых нами вопросов, - по крайней мере, с моей стороны. Оно продолжилось и с появлением у нас компьютеров с их возможностями. Наши беседы по Скайпу не раз превышали всяческие лимиты, поэтому я, памятуя о его занятости, однажды спросил, - не слишком ли я докучаю ему своими откровениями. Ответ был незамедлительным - «Ну что Вы! Наоборот! Мне очень интересно!» Хочу подчеркнуть главное - содержание наших бесед никогда не выходило за рамки сугубо личного общения, и это правило всегда свято соблюдалось. Но на этот раз я позволю себе отступить от этого правила и поведать Вам об эпизоде, тронувшем меня до глубины души.

... До повторного тиража книги времени оставалось мало. Липс, по самым строгим подсчётам, вряд ли управился бы с весьма объёмной работой по редактированию и исправлению текста. Отложив все свои дела, возмущения и обиды, я решил помочь ему, несмотря на неприятную для меня ситуацию. Моё стремление дать человеку шанс вырваться из приготовленной самому себе западни и упредить возможные последствия может показаться наивным или ошибочным, но это не так. Со всем остальным мы бы как-нибудь разобрались, а пока я, по своей инициативе, выслал Липсу эл. почтой 12 листов корректуры его книги для ознакомления. Всё, разумеется, безвозмездно (это не обсуждается). Казалось бы, чего лучше?..
Кстати, я могу выслать мою корректуру книги Липса всем желающим. В ней читатели смогут заодно почерпнуть немало полезной для себя информации…

Никогда не забуду, как трогательно, буквально со слезами на глазах, благодарил меня Фридрих по Скайпу за мою своевременную бескорыстную помощь… А потом... Смущённо вытирая слёзы и как бы извиняясь за свою минутную слабость, добавил: - У нас (у немцев - ОМ) есть такая поговорка: «Сентиментален, как немец!»

Вот его письмо от 30.10.09., отправленное мне после ознакомления с моей корректурой:
«Дорогой мой Дружище! Человечище!.. Это ж надо так прочесть книгу! Я уже писал Вам, что меня очень тронуло Ваше НЕравнодушное прочтение моего опуса, но чтобы так заинтересованно!.. Спасибо огромное! Я прошёлся по всем замечаниям и абсолютное большинство, естественно, принимаются… Это же Вы огромный труд совершили! В новом издании я обязательно найду форму благодарности в Ваш адрес… Обнимаю. Ваш - Фридрих.
P.S. Я чувствую, что я Ваш должник.»

И в очередной раз попросил меня называть его Федей и только на ты... Меня, в свою очередь, глубоко тронула его искренняя реакция и высокая оценка моей работы. Что же касается упомянутой Липсом моей заинтересованности, то она состояла в том, чтобы помочь близкому мне человеку в сложной ситуации. Отдав этому занятию почти два месяца спрессованного труда, я остался доволен его результатом, вот и вся моя награда… Но сентиментальность и благодарность Липса я буду помнить до конца дней моих...

А пока давайте вспомним один эпизод…
...Однажды в Интернете появился анонимный пасквиль на аккордеон, на современную аккордеонную музыку и на некоторых аккордеонистов, среди которых был назван и Липс. Злопыхательству анонима, трусливо подписавшегося как «Любитель мопедов», я противопоставил свой довольно жёсткий, зубастый ответ. Привожу отклик на него Липса:

«Ответ мерзавцу шикарный!.. Спасибо Вам от всех баянистов…».

Короче говоря, начиная с 1968 года, я стал как бы опекать Липса. Почему «как бы»? Да потому, что делал это незаметно и деликатно. Ещё с детдомовских лет я привык защищать тех, кто в этом нуждался. Липс был намного моложе меня по возрасту, поэтому я всегда воспринимал его как своего младшего товарища. По сумме знаний на тот момент я заметно опережал моих молодых коллег и при случае всегда помогал им. Липс же «отблагодарил» не только за корректуру, но и за все годы моего доброжелательного отношения к нему…

…Прошло время, вышел обещанный повторный тираж, но в тексте книги Липса, к моему изумлению, ничего не изменилось. Все неточности, ляпы и искажения остались на своих местах. Что же случилось? Как понять крутой разворот на все 180 градусов? Липс тогда сослался на редакцию... Прошло несколько месяцев, вышел ещё один дополнительный тираж, но текст книги вновь остался нетронутым. Никто ни на кого на этот раз уже не ссылался… Наступило молчание… Странное, глухое… И тут я понял, - это неспроста.

К тому времени хронометр наших безоблачных отношений превысил планку 40 лет, и всё было хорошо до момента публикации его очерка «Как появился рикошет на баяне» в 2009 году… Но Липс предпочёл перечеркнуть годы нашей дружбы ради своего лже-авторства, попытавшись заодно убедить в этом своих коллег, редакцию журнала «Народник» и весь акордеонный мир.

К сведению. Первая публикация Липса о рикошете появилась в виде его упоминания в статье к скромному сборнику «Баян и баянисты» № 6, 1984 г. (предназначенному для любителей). А самая свежая информация на сегодняшний день появилась сравнительно недавно. В своей кандидатской диссертации «Фридрих Робертович Липс: творческая деятельность и ее роль в развитии баянного искусства во второй половине XX - начала XXI века...» его бывший студент, а ныне ближайший его сотрудник на кафедре баяна РАМ им. Гнесиных А.А.Гатауллин пишет, что Ф.Липс «стоял у истоков рождения рикошета»... Но и это не всё... Если в основной версии, а потом и в переизданных публикациях Липс везде, хотя и карикатурно, упоминает моё имя и фамилию и о моём вечернем визите с рассказом о небольшом концерте «американского» дуэта, то А.Гатауллин уже пишет: «Когда музыкант (то бишь Липс - О.М.) репетировал 2-ю сонату Вл. Золотарёва, один из его друзей рассказал ему о концерте аккордеонистов из США, где кто-то из исполнителей «как-то интересно тряс мехом - был очень необычный эффект...» А далее, - слово в слово - идёт текст липсовского рикошетного очерка со всеми его выдумками... Сие означает, что о факте моего существования и моего визита и вовсе решили умолчать, полностью изъяв моё имя из текста. Иными словами, вы сами разберётесь в том, как всё это называется... В тот момент мне вдруг вспомнился главный герой новеллы Стефана Цвейга «Амок», одержимый маниакальным желанием заполучить то, что ему не принадлежало. Впечатляет трагический финал этой истории... Увы... Sic transit gloria mundi!.. "Mundi"- это... Впрочем, спросите у Феди. Федя знает всё...

По поводу утверждения, что Липс стоял у истоков будущего «рикошета», напомню: не стоял Липс в тот вечер ни у каких истоков, а был рядом со мной в общежитии ГМПИ, напряжённо наблюдая за всеми движениями моей левой руки. Вначале я показал ему в медленном темпе искомый четырёхдольник, а потом исполнил и цепочку таких четырёхдольников. Так что если и стоял Липс где-то «у истоков», то они, эти «истоки», могли спокойно плескаться только у моих ног рядом с Липсом, раскрывшим от изумления рот. Всё это он отлично видел и слышал, потому что у него в тот памятный вечер со зрением, слухом, головой и памятью, если только я не ошибаюсь, было всё в порядке.

Мне, - без посторонней помощи и подсказок разработавшему в тот день новый способ владения мехом и первым осуществившему этим способом кратное дробление звука (или созвучия) на четыре составляющие, - тогда и в голову не пришло назвать себя «истоком», подле которого стоял тогда ещё скромный юный студент, будущий народный Федя. И лучше бы ему не изводить себя ревностью к багажу знаний и конструктивно-изобретательскому складу мышления своего старшего друга, а заняться популяризацией его изобретения. Как показали дальнейшие события, он сам вскоре занялся этим весьма энергично, что тоже, согласитесь, вполне почётно... Но этого ему показалось мало. Как говорится, жениться - так на королеве, а... а остальное - вопрос совести...

А теперь перечислим по пунктам реальные обстоятельства, сопутствующие появлению проекта «Рикошет»:

1) Творческая встреча с дуэтом «американских» аккордеонистов в конце 1971 года в 90-м классе ГМПИ. На этой встрече Липса «не присутствовало».

2) Спонтанные, нерегламентируемые удары мехом в правый полукорпус аккордеона. Липс их не видел и не слышал.

3) Возникшая у меня идея о меховом четырёхдольнике никоим образом не могла телепортироваться в тот вечер из моей головы в голову Липса. Рекомендую ему не путать этот способ перемещения информации с прострацией, репарацией, реинкарнацией, дефлорацией и даже с репатриацией в дикие степи Зауралья.

4) В разработке нового способа игры мехом Липс тоже не участвовал.

5) В разработке технологии исполнения цепочки четырёхдольников - Липс и в этом не участвовал.

Не слышал… Не присутствовал… Не участвовал…

Думаю, сейчас самое время ознакомиться с основными фрагментами откровения Липса в подлиннике, опуская лишь некоторые авторские отступления.

Итак, читаем (см. стр. 58 книги Липса 2008 года "Кажется" и т.д.)

ФРИДРИХ ЛИПС.
КАК ПОЯВИЛСЯ РИКОШЕТ НА БАЯНЕ.

…«Как-то вечером сижу у себя в комнате общежития… и занимаюсь… Примерно часов в 10 входит аспирант А.А.Суркова О.М.Мунтян (не путать с моим впоследствии студентом и лауреатом международного конкурса Виталием Мунтяном, тоже родом из Молдавии).

- Фридрих, Вы знаете, сейчас в институте в 90-м классе был концерт дуэта из США. Там один из них как-то интересно тряс мехом - был очень необычный эффект (у нас разница в возрасте с Олегом Мунтяном где-то лет десять, но он всегда обращался ко мне «на Вы»). Я начал пробовать различные движения мехом, вращая левым полукорпусом вверх, вниз, вперёд, назад…
- Нет, не то, не так… Не то, - отрицательно мотал головой мой собеседник. Наконец через несколько минут моих экспериментов у меня извлеклось что-то необычное и довольно эффектное, чего доселе не существовало.
- О! Кажется, похоже! А как Вы это сделали?
- Сам не знаю. Быстро могу сыграть, медленно нет…»
Наутро я разложил НОВЫЙ ПРИЁМ на «молекулы и атомы» и решил назвать его «рикошет» (выделено мной - О.М).

Вот так, несколькими мазками изложил сентиментальный Липс своё рикошетное эссе. Фирменный стиль изложения Липса, умноженный на отсутствие адекватной информации о событиях, предшествующих появлению рикошета, вполне объясняет скудость его языка.

Уступая давним настойчивым просьбам Липса, а также учитывая нашу разницу в возрасте и мой багаж знаний, считаю себя вправе впредь называть его Федей по примеру его друзей-студентов.

Итак, по словам Феди, некий аспирант, т.е. я, рассказал ему о дуэте американских музыкантов, после чего Федя изобрёл «рикошет» вращая инструментом во все стороны. Потом у него «извлеклось что-то необычное, чего дотоле никак не извлекалось», хоть лопни... На вопрос туговатого аспиранта, «как он это сделал», Липс признался: «Сам не знаю.» А потом уточнил - «Быстро могу сыграть, медленно - нет».

Забавно было узнать, что родом я из Молдавии, хотя за столько лет нашего близкого общения можно было уже запомнить, что Божий свет я увидел в конце кровавых 30-х гг. в Сибири, куда моих родителей вместе с тысячами таких же бедолаг насильно депортировали без их согласия.
Для чего Липс заботливо советует Вам, уважаемые Читатели, не путать меня, аспиранта, с его студентом, который лауреат?!.. А для того, чтобы Вы поняли, где здесь «котлеты», где «мухи», а кто «who is who».
Зачем Липсу понадобилось акцентировать, что я, старше его на 10 лет, а обращаюсь к нему на Вы? Почему утаил давно ему известную причину моей корректности? Он был прекрасно осведомлён, что обращение «на Вы» - следствие моего воспитания в ССМШ. Знал он о моём музыкально-теоретическом образовании, эрудиции, и о моём слухе, хорошо известном среди аккордеонистов. Знал о моём стаже как композитора и педагога. Но ему гораздо выгоднее было умолчать об этом - не каждый же день увидишь, как аспирант ещё издали снимает шляпу в почтительном расшаркивании перед ним, субтильным юнцом… Пикантными дополнениями к умственному уровню аспиранта выглядят приписываемые ему Липсом дебильные манеры и реплики. Одна из таких «реплик» умиляет до слёз: «А ка-ка-как… Ка-ка-как это… Вы сделали это ка-ка-ка-как?..» (на ВЫ, естественно, - ОМ). Моё обращение к нему «на Вы» трактовалось здесь как показатель моего особого к нему почтения.

Почему же Липс, прежде чем приступить к описанию «своего рикошета», поспешил изобразить меня в самом неприглядном виде? - Для того, чтобы у читателя сложилось мнение, что я априори не гожусь ему в конкуренты. Ему нужно было создать у моих знакомых и незнакомых коллег самое отвратное обо мне представление. Крайне важно было прежде всего втюхнуть в их сознание эту тухлятину, в смысле дезинформацию обо мне. Причём, в самых «мемуаровых» тонах, чтобы у читателей не оставалось никаких сомнений в моей тупости и недееспособности для решения таких задач как, например, изобретение. После такой артподготовки Липс решил, что читатель уже вполне созрел для его главного сюрприза, и комфортно расположился на вожделенном «рикошетном» пьедестале. Не хватает здесь лишь моего лица крупным планом, с льстиво выпученными глазами во весь экран. Венцом этой мелодрамы является итоговое резюме Липса, из которого следует, что он единственный автор атомно-молекулярного рикошета.

Мой далеко не полный комментарий, не скрою, изрядно пропитан сарказмом. Но после всего, что позволил себе этот человек в мой адрес, уместна куда более крутая реакция. Библейский царь Давид говорил своему народу, что два порока человека - гордыня и зависть - тайно желают унижения и позора более достойному, чтобы усладиться мыслью, будто он выше его. Поэтому всяк клевещущий на ближнего своего должен быть изгнан вон, ибо сплетни и клевета в адрес уважаемого человека дают ничтожеству повод очернять его и восхвалять себя".

Недаром мои близкие друзья не раз упрекали меня в неосмотрительном бескорыстии и безоглядном альтруизме, ибо эти, по сути весьма неплохие человеческие качества, возвращались ко мне бумерангами в форме низких поступков со стороны тех, кого я не раз выручал и кому сделал немало хорошего… Есть в этом какая-то странная, подлая закономерность…

Рикошет был изобретён в конце 1971 года. До этого нигде на территории огромной страны никто не знал и знать не мог о баянном приёме под этим названием. И только с начала 1972 года - не иначе как с подачи Липса на его концертах и на мастер-классах, - стали размножаться по всей стране свои доморощенные авторы рикошета, которых можно было легко разоблачить вопросом: "Как Вы это изобрели?" после которого совестливые каялись: "Услышал его там-то, бес попутал - больно хороша штучка!" А бессовестные исчезали в первых попавшихся щелях...

Липс, будь он автором этого изобретения, сразу заявил бы об этом публично. Почему он не сделал того, от чего распирало бы грудь любого честного изобретателя, - сразу во весь голос публично оповестить всё прогрессивное пространство о своём эпохальном изобретении?! Почему он счёл благоразумным пока помалкивать? На кону была не только карьера, но и вся биография. Словом, рисковать было довольно опасно. Тем временем в стране наступил смутный период. Я надолго выпал из поля зрения моих друзей и коллег из высшего эшелона, и наша связь с ним надолго прервалась. Как мне позже сказал об этом сам Липс, прошёл слух, будто я погиб где-то во льдах Крайнего Севера, похитив красавицу-дочь Чукотского хана. Как сейчас помню, мчал её на "коленях" утром ранним, но забыл в яранге butterbrotten и замёрз вместе с красавицей где-то в тундре в неприличной позе... (автором этой "утки" оказался тот же, дважды награждённый моими оплеухами мстительный субъект). Только тогда, после долгих колебаний, Липс отважился упомянуть «рикошет» в статье к сборнику «Баян и баянисты» №6, 1984 года, адресованному не профессионалам, а любителям. К этому времени прошло уже 14 лет (!!!) со дня рождения рикошета.

…Ещё при первом прочтении молекулярного очерка Липса я обратил внимание на то (да и сам Липс это подчёркивает), что во всех своих «рикошетных» публикациях он тщательно избегает о себе такие слова, как "автор" или "изобретатель". Bravissimo! Оsmotrissimo!.. Но мы с Вами, дорогой читатель, собственноглазно читаем не что иное, как обычное, хотя и примитивное описание рабочего процесса. С расчётом, что читатель догадается сам. Таким вот кульбитом маэстро как бы увильнул от обвинения в плагиате, а заодно и опустил читающую публику ниже этого, как бишь его... Molto abbassando e perdendosi smorzando! Перевод не требуется?...

Осмотрительно не называя себя автором этого изобретения, Липс попадает в собственную западню, потому что неизбежно возникает вопрос: «А кто же тогда автор рикошета?»

Какие же, спрашивается, демоны подвигли Липса на поступок, никак не гармонирующий с его рангом и положением в обществе? В России издавна был неписанный закон объявлять таких шустряков нерукопожатными, а ещё допускалась и публичная пощёчина (я бы уж точно приложился!). Когда я потребовал объяснений, он настолько вышел из себя, что обратно уже «не вернулся». Таким я его прежде никогда не видел.
Складывалось впечатление, что с ним происходит что-то неладное. Он, как говорится, потерял свой внутренний стержень, закусил удила и… сорвался. А в таком состоянии можно забыть не только о каких-то там темпах, схемах, рикошетах, омлетах и котлетах, но и об уважении к своему многолетнему опытному коллеге и сподвижнику, ни в чём не уронившему перед ним свою профессиональную честь. Более того, он смертельно обиделся на меня за то, что я никак не соглашаюсь с его бредовыми уверениями, что в тот вечер не было ни моего визита к нему, ни моего проекта, ни моего умеренного темпа в победной попытке, ни самой попытки. Ну точно как в газетной сводке о зенитчиках, нагло обстрелявших самолёты, мирно бомбившие их города.

А как же, спрашивается, будущая, а теперь уже несостоявшаяся книга доброжелательного аспиранта, написанная им о Липсе в тональности «Сплошь-мажор»?.. А книгу сейчас пишет уже другой, вполне покладистый писец, который теперь может пользоваться материалами бывшего аспиранта, не спрашивая его разрешения…

Честно говоря, я не верю, но всё же с большой натяжкой допускаю, что где-то в глубине души Липса происходил некий диалог между двумя её половинками. Говорили они, разумеется, об истинной и высосанной из липсовского пальца истории появления рикошета.

- Чего ж вам боле? Правда иль неправда? - спрашивала первая половинка!
- Правда, матушка, ох правда! - слабым рикошетом отшелестела вторая.
- Ну так скажи её, светик, всю правду! Не стыдись!
- Да как же её скажешь, коль кривда уже трижды прописана в печати?..
Невольно вспоминается поговорка: «Совесть - это двуликий Янус - до еды и после еды».

Знакомы ли тебе, Федя, понятия «сопереживание» и «помощь ближнему», подкреплённые порядочностью и бескорыстием? Обладателей таких качеств зачастую считают чудаками. Но они, чудаки, встречаются и в наше время. Пример одного из таких чудачеств - моё обращение к композитору А.Б. Журбину, когда ты сказал мне, что кандидатом на участие в международном конкурсе им. Чайковского был утверждён Денис Мацуев, вопреки твоим надеждам увидеть там своего сына. Желая как-то утешить тебя, я связался с композитором Александром Журбиным, который вёл еженедельную телепередачу «Мелодии на память», и рассказал ему эту историю, с просьбой пригласить молодого талантливого пианиста на одну из передач с рассказом о своих творческих успехах и планах. Через две недели мы с удовольствием смотрели эту передачу. В добрый час!.. Меня об этом никто не просил, да и я, как всегда, никакой выгоды не искал. Обещанного мне ролика той передачи я, кстати, так и не получил...

Помнишь ли ты, как я организовал Большой зал Кишинёвской филармонии, до предела заполненный публикой к моменту первого твоего концерта в Кишинёве, о зале Тираспольского дома культуры? Я обзвонил все районные отделы культуры, а они зафрахтовали автобусы специально для преподавателей и учащихся муз.школ. Помнишь, какой был приём? А помнишь ли публикацию положительной, разумеется, рецензии в газете "Вечерний Кишинёв"? А организованную мной творческую встречу с коллективом местного музыкального училища? Красота! Хорошо-то как было!

Право же, делать людям добро намного приятнее, чем делать им пакости… Не так ли?
Вот теперь я отвечу на вопрос, для чего написал всё это о себе. Сравни эту, далеко не полную информацию, с моим портретом, который ты собственноручно грязью намалевал в своём «рикошетном» очерке. Не находишь ли ты между ними некую разницу?.. Думаешь, рассказывая тебе эти истории, пытаюсь реанимировать твою, как ты выразился, «немецкую сентиментальность»?.. Отнюдь!.. Эту трогательную черту твоих предков отмечали все, кто когда-нибудь посещал твою историческую родину, но на твоей новой родине это чувство стало постепенно вытесняться продвижением наверх по костям твоих ближних. Их имена напомнить? Один только Юра Вострелов чего стоит! Однажды он пожаловался мне, как ты перешёл ему дорогу на заслуженную должность завкафедрой баяна, осыпав С.М.Колобкова льстивыми дифирамбами...

…Конечно, уже не выскоблить из памяти твои слова о том, что мне в тот вечер померещилось всё - и моя идея, и мой проект, и моя конкретная схема (конструкция) из четырёх движений мехом, и даже сама попытка. В этом твоём «наборе» было всё, не хватало разве что заключения специалистов другого профиля… На самом же деле это была неуклюжая попытка давления на меня в расчёте внушить, что белое - это чёрное. Обращение к такому приёму - некорректная и совершенно бесперспективная затея по отношению к человеку, обладающему обширными знаниями и железной волей. Где вы этому учились, Genosse?!

Трудно заподозрить, что люди, которых, казалось бы, хорошо знаешь на протяжении нескольких десятилетий, способны на такие поступки. Твой уникальный по своему уровню и лже-содержанию «рикошетный» очерк можно считать твоим моральным автопортретом.

Как же ты, Федя, сподобился вляпаться в такую некрасивую историю? На титул первого баяниста не потянул, от участия в последующих конкурсах аккордеонистов отказался, молодых талантливых баянистов уже не догнать, но быть в первых рядах ой как хочется! И стал инициировать всевозможные мероприятия, не забывая, при этом, откусывать себе понемногу от достижений коллег своих ближних (фестивали, конкурсы etc). В частности, ты стал откусывать и от моего авторского права на рикошет, начиная от слов, цитирую, "кто-то из студентов (???) рассказал мне о концерте американских аккордеонистов", и кончая словами твоего бывшего студента, пишущего о тебе в своей диссертации: "Со слов Ф.Липса, он стоял у истоков возникновения рикошета..." Шикарно! Ты не только стоял,
но споткнувшись, чуть не шлёпнулся у моих ног, стремясь
вырвать из моих рук свой баян, на котором я терпеливо
растолковывал тебе секрет рикошета в среднем и медленном
темпе.
Не имея на руках такого козыря как яркий талант, ты решил восполнить этот пробел извне: ступеньками к вожделенному пьедесталу стали музыка Вл. Золотарёва и изобретённый мной приём игры мехом, который ты не замедлил присвоить.

Позднее, ты, похоже, уверился в своем полновластном праве собственности на моё изобретение, включив в книгу свой нелепый очерк в 2009 году. А в последнем издании книги 2018 года я увидел неуклюжую попытку замазать нелицеприятные факты и спасти свою репутацию, цитирую: «Имеет ли сегодня принципиальное значение, у кого первым получился новый приём?» Полноте! Речь не о соревновании, кто первым исполнит этот сложный приём, а об авторстве! Меня, единоличного автора, принципиально не устраивает узурпация изобретённого мною приёма игры на баяне-аккордеоне хануриком любого ранга, будь он профессор кислых щей или Народный артист острова Рапа-Нуи...

А посему принципиально заявляю:
Ф.ЛИПС, - профессор, народный артист, заведующий кафедрой баяна РАМ им. Гнесиных и многоразовый член всевозможных мероприятий - НЕ ИМЕЕТ НИКАКОГО ОТНОШЕНИЯ К ИЗОБРЕТЕНИЮ «РИКОШЕТА».

Глубоко сожалею, что в своё время не прислушался к высказываниям о тебе твоих товарищей-студентов и потратил столько времени, усилий и стараний, фактически поддерживая твою непреодолимую страсть стать первым среди первых за счёт чужих достижений. Не могу назвать тебя своим напарником в восхождении на Эверест, поскольку тебя там «не присутствовало». Не могу, как прежде, закончить это послание привычными мне ранее словами: "Обнимаю. Ваш О.М.Мунтян".

январь - февраль 2018 г.

27 февраля 2009: Дорогой О.М.! Спасибо огромное! Я рад, что не ошибся в выборе человека, могущего оценить Книгу в "Народнике". Это тот уровень обозрения, который мне, в общем то и хотелось. Есть маленькие пожелания (уточнения), о которых я скажу завтра в скайпе (сегодня внук уже спит).
Обнимаю. Ваш – Фридрих

2 марта 2009: Дорогой Олег Митрофанович! Замечательная получилась статья! Поздравляю и огромное спасибо. Сегодня не получается поговорить по скайпу. Завтра вечером поговорим,
Ваш – Фридрих

6 сентября 2009: Дорогой О.М.! Был на даче, только что приехал. Случайно вспомнил Вашу статью о книге и вдруг меня резануло: как жаль, что Вам не удалось поработать в Кишинёвской (и не только) консерватории, не удалось защититься в Киеве и вообще не воплотить всё данное Вам природой на наше общее благо... Нет, конечно Вы немало сделали в жизни, но потенция ведь неизмеримо больше! Судя по статье, которая получилась буквально как фреска, монолит, судя по глубине и в то же время лёгкости подачи материала у нас сейчас вряд ли мы найдём в науке фигуру такого масштаба. Это не лесть. Зачем нам с Вами лицемерить! Это констатация факта. Подумайте, может, наслаждаясь всеми прелестями молчаливой Финляндии, можно какую-либо книгу, монографию и т.д. осуществить. Ну, может я излишне наседаю. Сам нормально не живу и другим не даю. Шучу,конечно.
Обнимаю. Искренне Ваш – Фридрих

7 сентября 2009: Но ведь жизнь ещё не кончилась! Может быть есть смысл взглянуть на будущее с оптимизмом и перспективой! Я иногда фонтанирую на нашем поле деятельности... А может оформить Вашу диссертацию... А может написать о Бесфамильнове совсем в другом ключе, нежели Ястребов с его примитивно популистской претензией... Или сборник статей о людях, Вам интересных... Ну, и так далее. А сейчас я пойду и выпью виски за Ваше здоровье. И не хандрить! Вы любите виски? Тогда выпьем вместе.
Ваш - Фридрих

30 октября 2009: Дорогой мой Дружище! Человечище! Ну это же надо Т А К прочесть книгу! Я уже писал Вам, что меня очень тронуло Ваше НЕРАВНОДУШНОЕ прочтение моего опуса, но чтобы так заинтересованно... Спасибо огромное! Я прошёлся по всем замечаниям и абсолютное большинство, естественно, принимаются. Это же Вы огромный труд совершили! В новом издании я обязательно найду форму благодарности в Ваш адрес. Я позвоню по скайпу.
Обнимаю. Ваш – Фридрих

21 января 2010: Дорогой Олег Митрофанович! Примите мои запоздалые поздравления с Днём рождения! Желаю доброго здоровья на долгие годы, такого же творческого азарта и счастья в доме! Рад, что наши творческие и дружеские отношения возобновились.У меня неделю не работал компьютер. Полетел Виндоуз - новый! Сейчас Слава вроде бы сделал. Я не в Москве. Буду 29 января.
Обнимаю – Фридрих

29 января 2010: Спасибо за замечательное (как всегда!) письмо. Мы с Наташей были 12 дней в санатории в Подмосковье. Вроде отдохнули. Давление 120\80, чего и Вам желаю. Можно лететь на Луну, хотя, по Чехову, на Луне жизни не может быть, поскольку люди оттуда на Землю будут падать... У меня был неприятный разговор с Умновой. Она сказала, что Петров и Новожилов (это 3 редактора "Народника") против публикации, так как есть закон о печати: не отвечать на анонимки. Петров меня искал, но я был недоступен (не дозвонился?..). Хочу сегодня вечером ему позвонить, но сначала надо с Вами по скайпу переговорить. Может в другом формате передать, или его уломать, хотя он упрямый. Чувствую неловкость оттого, что являюсь посредником между Вами и журналом и оттого, что Умнова сначала ведь дала "добро": пусть присылает, опубликуем!, а потом приняла их сторону. Но она в основном редактирует, а они отбирают материал и принимают решение. Вобщем, чуть позже позвоню.
Обнимаю - Ваш Фридрих

26 мая 2010: Я уже начал волноваться, что вас нет в скайпе. Есть что рассказать после Воронежа, но нет сил. Каждый день Госы. Сегодня с утра реп с орк., запись в понед. Днём госэкз., еле доехал в пробках. Поговорим в пятницу или в субботу. Хорошо?
Обнимаю -

10 октября 2010: Дорогой Олег Митрофанович! Спасибо огромное! Очень тронут. Вашим мнением всегда дорожил и дорожу. На даче отравился, чувствую себя не очень... Почему-то температура. Через день-другой поговорим.
Обнимаю - Ваш Ф.Л.

29 июля 2011: Я знал, что у вас хорошо получится, но этот предварительный текст превзошёл все мои ожидания! Так никто не сумеет написать и обобщить, Спасибо и жду следующих страниц. Буду и Москве на след неделе - поговорим по скайпу. Обнимаю.

5 августа 2011: Вчера не успел сказать: начало мощное, очень глубокое, из наших пишущих так никто не сможет. Не буду называть фамилии. Думаю, что предмет описания соответствует уровню изложения. И наоборот... А ведь сколько примеров несоответствия того или иного... Превозносят ничтожество или мелко описывается талант. Не могу открыть текст с правками. Обнимаю.

23 декабря 2011: (О диалоге и Ю.Г.Ястребовым) C Вашей стороны всё очень корректно. А с его - неискренне, и какая-то выспренность. Что значит - замшелого? Не надо обобщать. Какой-то кавалерийский наскок на всех. Как говорил Нечепоренко: не смешивайте меня в одну кучу со всеми. На что я ему (по молодости) ответил: ну что Вы, Павел Иванович, Вы - это одна большая куча, а мы все остальные - другая... Всё-таки, у Ястребова нет глубинной основы.

28 февраля 2012: Дорогой Олег Митрофанович! Всё получил, вникаю, вечером созвонимся. Всё-таки если я два - три дня молчу, то очень прошу не делать никаких эмоциональных выводов. Наше общение по времени и по сути отношений, учитывая ещё и наш возраст, не допускает никаких ссор или выяснения этих отношений. Вы, наверное, просто забыли, что я 5 дней был в отъезде. А скайп у нас включён практически круглосуточно. И это не значит, что я или Наташа у экрана. Честно говоря, мне даже неловко как-то оправдываться, и, главное, не могу понять: за что. Нам нельзя опускаться ниже уровня нашего общения. С моей стороны искреннее отношение к Вам не подлежит переоценке. И я бы хотел надеяться, что любые ветры за окном не поменяют Вашего отношения ко мне. И даже в самых сложных ситуациях ведь умные люди смогут договориться, потому что выше "радости человеческого общения" (Экзюпери) нет ничего. 26 февраля было Прощённое воскресенье по Православию. Давайте простим друг другу все обиды, если они были, и будем смотреть в будущее без всяких недомолвок, обид и задних мыслей.
Как всегда Ваш – Фридрих

9 мая 2012: Дорогой Олег Митрофанович! Мне в Киеве подарили книгу под составлением В. Балыка "Владислав Золотарёв. Материалы к биографии". Дрогобыч. Посвит. 2012. Там немало интересной переписки и хронология всех произведений, то, что вы искали. Надо через украинских музыкантов её заказать (Бесфамильнов, Серотюк?!), так как она там вышла. А Балык живёт в Хорватии.
Поговорим по скайпу.
Ваш - Фридрих.

24 июня 2013: Поскольку немало цитат из книги, то заметят аналогию "Я расскажу вам о своём отце...". Предыдущее название лучше, но... будем думать. У меня уже сегодня что-то в голове мелькнуло, но не очертилось. У Пятигорского книга называется "Я - виолончелист". Может: "Ф.Л. - российский баянист" или Ф.Л. - баянист России"?. Нет. Всё не то. Это пока не главное. Главное, что есть очень мощный задел для книги.

17 января 2014: Дорогой Олег Митрофанович! Примите мои самые искренние поздравления в День рождения! Желаю доброго здоровья, приятного общения с близкими Вам людьми, осуществления всех творческих замыслов, душевной молодости! Рад, что вот уже более 40 лет и по музыкантским, и по человеческим параметрам мы стоим на одной платформе, на общих позициях, и нас обьединяют общие художественные ценности. Вечером подниму бокал за Ваше здоровье.
Обнимаю - Ваш Фридрих Липс